Kak_chitat_Platona_Professorskaya

«Мифологический» слог, к которому прибегает Платон, побуждает к сравнению с используемой им иронией сразу по нескольким аспектам. Во-первых, его мифы столь же знамениты, как и его ирония; во-вторых, для восприимчивого читателя они являются таким же источником неослабевающего литературного наслаждения; в-третьих, они столь же многообразны по своей форме и функциям; и, наконец, порой их точно так же переоценивали.

С одной стороны, Платон ставит миф в ясную оппозицию к логосу. С другой стороны, нельзя не заметить, что, невзирая на ясную семантическую оппозицию, он сознательно размывает границу между мифом и логосом в том или ином конкретном случае. Мы наблюдаем это уже при преподнесении мифа из постороннего источника¹²⁰: в диалоге, названном его именем, Протагор предлагает слушателям выбрать между изложением своей позиции в форме мифа или же логоса (Протагор 320с); ему предоставляют решать самому, в ответ на что он начинает с «более изящной» формы — мифа. Проговорив довольно долго, он заявляет, что теперь намерен предложить уже не миф, но логос (324d 6) — однако к этому моменту внимательный читатель давно заметил, что миф уже значительно раньше (а именно, в 323а 5, или точнее, пожалуй, уже в 322d 5) без обозначения чёткой разграничительной линии перешёл в логос.

Не иначе решает Платон и подачу собственных мифов. История об изобретении письма Тевтом (Федр 274с-275Ь) обладает всеми признаками «мифа»: её действие происходит в незапамятные времена, действующими лицами её выступают боги, которые изображены говорящими; темой истории является изначальное божественное «изобретение», т. е. установление сущностных признаков вещи на все времена. Но едва только Сократ закончил свою историйку, как Федр упрекает его в измышлении этого египетского логоса; стало быть, для себя Федр отделил от этого рассказа его мифологическую оболочку и, уловив его прозрачное послание, распознал в мифе логос — этот подход Сократ неявно одобряет, подчёркивая, со своей стороны, что важно лишь то, схвачена ли при этом суть дела или нет (275Ьс).

В этом же диалоге содержится пространная речь Сократа об Эросе, ядро которой — история о выезде божественных и человеческих душ-колесниц в занебес-ную область (Федр 246а и след.) — представляет собой откровенно мифологический рассказ. А вот саму себя эта речь называет «доказательством» (d7i65ei£i<;) тезиса о том, что Эрос даётся богами для величайшего счастья любящего и возлюбленного — однако же умники, говорит Сократ, не сочтут его заслуживающим доверия, зато мудрые — сочтут (245с 1-2). Это указание на различие в оценке и восприятии объяснить нетрудно: с одной стороны, Платон принимает в расчёт тех читателей, которые видят в этом рассказе только миф, а потому отказывают ему в доверии, и в то же время он надеется на тех, кто понимает, что недоказанное в этом мифе не просто нуждается в доказательстве, но и способно предоставить его — ведь на это Платон даже специально указывает¹²¹ — и потому, уловив в мифе логос, принимает его послание. Кстати, «доказательство» этого тезиса начинается доказательством бессмертия души (245с 5-246а 2), протекающим отнюдь не в мифологически-повествовательной, а в строго понятийной форме.

О том, что мифологический образ трёхчастной колесницы души находит своё оправдание в ар1ументах четвёртой книги «Государства», мы уже упоминали (с. 159). Поэтому с точки зрения мифа в «Федре» «Государство» следовало бы назвать логосом; но мы уже видели (с. 181), что к своему главному произведению Платон отсылает как раз такими словами про философа, «рассказывающего истории о справедливости» (бишю-слЗлд]^ тсё(н pu0oAoyouvTa, Федр 276е 3). Конечно, и «Государство» как утопический проект, ещё ожидающий своего осуществления, имеет сильный мифологический уклон: многое предоставлено здесь творческой фантазии его создателя и не поддаётся проверке опытом. Но, пожалуй, «мифологический» характер главного произведения Платона может быть объяснён в первую очередь тем, что его важные положения, будучи обосновываемыми в принципе, фактически не получают обоснования¹²².

В этом смысле назван «правдоподобным мифом» и весь натурфилософский проект «Тимея» (29d, 68d, 69b), так как онтологический статус его предмета исключает возможность исчерпывающего обоснования или, соответственно, исчерпывающую достоверность обоснования.