Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Платон, без сомнения, тоже надеялся на «правильного» читателя — но это лишь ставит его в один ряд с другими поэтами и писателями, которые, по его мнению, не заслуживали имени фцЛосгофод. Несомненно и то, что Платон тоже прибегал к «непрямому сообщению» и сообщал какую-то либо информацию только посредством намёков — но и поступая так, он всё ещё оставался в кругу авторов-нефилософов. Однако критика письма недвусмысленно говорит, что ф[А6аофод отличается от других авторов именно своим отношением к письменному сочинению. Будучи философом, Платон оставляет привычную практику, сознательно доверяя письменному сочинению не всё (даже в зашифрованной форме), а закрепляя «более ценные предметы», относящиеся к его теории принципов, за сферой устного — в качестве помощи собственным произведениям. Техники же «непрямого сообщения» остаются для него исключительно вспомогательным средством философской коммуникации, принципиально непригодным к тому, чтобы заменить собой устную эсотерику, поскольку это средство не позволяет достичь той «ясности и достоверности» познания, которой философ достигает в диалектическом разговоре.

Возвращаясь к выразительной метафорике Людвига Витгенштейна из его «Заметок на различные темы» (ср. выше, с. 82), можно сказать, что Платон не пренебрёг установкой на «двери» своих «комнат» «замков», которые должны обратить на себя внимание лишь некоторых читателей, только и способных открыть их. Однако он не остановился на этом виде защиты, бывшем и остающемся в ходу у авторов от Феогнида до Витгенштейна и далее: помимо «замков» он установил и хорошо видимые всем указатели, которые безо всякого секретничанья и «скрытого смысла» говорят, что кроме «комнат» диалогов существуют и другие помещения, в которые попадёт только тот, кто готов принять на себя труды «более длинного пути» устной диалектики.

Наконец, остаётся спросить, как могли возникнуть описанные выше недоразумения, сейчас, правда, постепенно отступающие перед новым образом Платона.

Этому способствовала понятная и широко распространённая, но, в конечном счёте, наивная склонность приспосабливать великих людей прошлого под воззрения своего времени. Поскольку же для нового времени, начиная с эпохи Просвещения, несомненным фактом является победа неограниченной публичности при передаче знания, а эсотерика, соответственно, перестаёт казаться приемлемой альтернативой, то исследователи захотели обнаружить эту новую установку и у Платона. С учётом данного обстоятельства становится понятной общая неспособность платоноведения XIX и XX веков всерьёз отнестись к критике письма и применить её к самим диалогам.

В частности, недоразумениям способствовали живучие предрассудки относительно противоположной позиции: казалось, что серьёзное отношение к теории принципов Платона приведёт к «обесцениванию» диалогов, «догматичному» Платону или «тайному учению». Между тем, «обесценивание», как мы видели, исходит от самого Платона, а мы, не имея возможности овладеть устной философией в её оригинальной форме, повторить за ним при всём желании не сможем. Почему при устном рассмотрении принципов Платон должен был бы оказываться более догматичным, чем, скажем, в учении о душе, известном нам из диалогов, вразумительно объяснить невозможно. Бояться тайного учения также нет необходимости: свои мысли относительно принципов Платон считал не тайными (а7годдг|та), а «не предназначенными к преждевременному сообщению» (d7iQOQQr)Ta, ср. выше, с. 148). Поскольку же привычные предрассудки затрудняют понимание этого платоновского различения, попробуем разъяснить его несколько подробнее.

Глава двадцать шестая

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ ЭСОТЕРИКОЙ И ОХРАНЕНИЕМ ТАЙНЫ

Невозможно полностью понять философско-литературное творчество Платона, не поняв прежде различия между эсотерикой и охранением тайны. Это различие станет ясным при сравнении дошедшего до нас под именем Платона «Седьмого письма» и пифагорейского предания, рассказывающего о профанации определенных учений союза.

По свидетельствам Аристотеля и Аристоксена, охранение тайны было характерной чертой ранних пифагорейцев¹. Позже появились рассказы о том, будто один из членов союза по имени Гиппас (или Гиппарх) первым нарушил молчание и сделал общедоступным математическое открытие Пифагора. Реакцией союза стало исключение Гиппаса и сооружение ему гробницы: отныне для остальных пифагорейцев он был «мёртв». В наказание за свой проступок он волею некоего божества утонул в море¹³⁶¹³⁷.