Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Совсем иного рода трудность, уже упомянутая нами выше, состоит в том, что ни одно из мест, которые, по нашим предположениям, могут служить средствами напоминания (u7iopvr|f-iaTa) о платоновском понятии диалектики, не содержит того обобщающего обзора целого, о котором просил Главкон. Следовательно, собирание в одно целое отдельных аспектов диалектики, представленных в произведениях Платона в разрозненном виде, всегда остаётся задачей интерпретатора.

Невзирая на эти препятствия и опасности, осмелимся поставить вопрос о том, что мы можем знать о диалектике Платона вопреки его отказу дать аутентичную картину целого. Я надеюсь, что в следующих десяти пунктах сумею назвать наиболее важное.

(1) Платоновская диалектика замещает собой уже существовавшее прежде искусство диспута. У Платона оно зафиксировано под названиями «искусство опровержения» (avTiAoyiKr|) и «искусттво спора» (EQiarucf) тёхУП)- Им занимаются сомнительные в интеллектуальном и нравственном отношении типы, которых Платон обстоятельно, но в то же время чрезвычайно забавно изображает в «Евтидеме». Во всём они являют собой прямую противоположность философу¹⁵⁰¹⁵¹.

Антилогика охотно подхватывается любящими поспорить молодыми людьми, на которых, однако же, оказывает интеллектуально дезориентирующее и нравственно разлагающее воздействие. Прелестные карикатуры на диспуто-манию юных эристиков можно найти в «Софисте» (259cd) и особенно в «Филебе» (15е-16а). Тем не менее, Платон подчёркивает не только противоположность антилогики своей диалектике, он знает также и о существующей между ними преемственности. В седьмой книге «Государства» мы встречаем предостережение против перенесения в идеальное государство ошибок, обычных в обращении с логосами и с диалектикой (то бюЛеуесгбаО «сейчас» (537e-539d), — это звучит почти так, как если бы антилогика и диалектика были по сути одним и тем же, лишь требуя в обращении с собой определённых мер предосторожности (ср. выше EvAafieia, 539b 1) во избежание возможного злоупотребления.

В ещё большей степени их преемственность подчёркивается в диалоге «Парменид», где представителем недостаточной диалектики является не сомнительный софист, а Зенон из Элеи. Старший друг Зенона Парменид заверяет юного Сократа, что метод (тфотсод) для его диалектического упражнения останется тем же, что у Зенона — с той лишь разницей, что на обращение от чувственно-восприни маемых вещей к идеям, которого Сократ требовал в ходе своей резкой критики Зенона (135d 7-е 4), Парменид без труда соглашается (129а 1-130а 2), — несомненно потому, что ему самому уже хорошо знаком такой поворот (ср. 130а 3-7, 135Ь 5-с 3). Стало быть, мы имеем тот же метод, но иную онтологическую ориентацию, а с ней, в конечном счёте, и иной предмет диалектики. Если на примере единичной чувственно-воспринимаемой вещи весьма легко показать, что она едина и в то же время множественна и вообще одновременно обладает всеми противоположными предикатами, то в применении к идеям отношение единства и множества становится наиглавнейшей философской проблемой (Парменид 129b 1-d 6, аналогично Филеб 14с 1-15с 3). Этот перенос зеноновских способов вопрошания на область умопостигаемого для старой диалектики означает качественный скачок, никак не связанный, кстати говоря, с историческим Сократом, а обязанный своим осуществлением исключительно Платону. Аристотель, прекрасно знавший о том, что Зенон был создателем диалектики старого стиля, говорит о Сократе, что в его время «диалектическая сила» (ЬихЛбктпо] icrxug) была ещё недостаточно развита (Метафизика М 4, 1078b 25-26), а в главе о Платоне в первой книге «Метафизики» он попросту заявляет: «предыдущие не были причастны к диалектике» (oi уag tiqoteqoi buxAeicTiKfjg ои pExelxov, Метафизика А 6, 987Ь 32-33).