К 10-ти часам вечера лихорадка меня оставила. В тембэ все погрузилось в глубокий сон; когда я подумал о моем положении и о моих намерениях, когда я почувствовал полный недостаток симпатии со стороны меня окружающих, на меня напало невыразимое чувство одиночества. Даже мой белый помощник, с которым я поступил так ласково, и тот сочувствовал мне менее, чем мой черный мальчик Калулу. Нервы мои были не настолько крепки, чтобы превозмочь и рассеять все мрачные предчувствия, которые пришли мне на ум. Но то, что я называю предчувствиями, вероятно, есть ничто иное как впечатление предостережений столь часто повторяемых этими криводушными арабами. Следствием этой причины и была, вероятно, та тоска и то чувство одиночества, которые я испытывал. Единственная свеча, горящая среди мрака наполнявшего мою комнату, едва ли может способствовать моему развеселению. Мне казалось, что я заключен среди каменных стен. Но почему могло-б на меня действовать с такой силой предостережение и карканье этих глупых и неразвитых арабов? Я начинаю думать, что за всеми этими подозрениями кроется какой-нибудь посторонний мотив. Я удивляюсь, если все эти вещи передаваемые мне арабами, рассказываются для того, чтобы удержать меня здесь, рассчитывая на мою помощь в войне с Мирамбой! Но в таком случае расчет их вполне неверен, потому что я дал себе торжественную, ненарушимую клятву — клятву, которая может быть нарушена только с моею жизнью — что ничто не изменит моего намерения, и не прекратятся мои поиски до тех пор, пока я не найду Ливингстона живым или мертвым. Ни один смертный или смертные не остановят меня, одна только смерть может помешать мне. Но и смерть — только не теперь; я не умру, я не хочу умереть, я не могу умереть! Во мне что-то есть, что мне говорит, что это, я не знаю — может быть, это вечно-живущая надежда моей собственной натуры, может быть, это откуда-то нисшедшее на меня предчувствие, которое нашептывает мне эту мысль, что я найду его; оно заставляет меня написать это большими буквами — НАЙДУ ЕГО! НАЙДУ ЕГО! Даже эти слова уже вдохновляют меня. Я чувствую себя счастливее, как после жаркой молитвы. Я теперь могу спокойно уснуть.
Я нашел необходимым выписать из моего дневника все вышеприведенные заметки, так как я нахожу, что все записанное на месте гораздо лучше объяснит все превратности моей «жизни в Унианиембэ». Они живее и точнее всякого другого описания представят пред вами прожитую мною жизнь. Записанные на месте, они лишены всяких преувеличений и украшений. Они рассказывают вам о бесчисленных лихорадках, которым подвергались я и мои люди, не входя в излишние исследования и диагностику; перечисляют вам все наши опасности и небольшие радости, наши приключения и удовольствия, так как они действительно с нами случались.
ГЛАВА X
ДО МРЕРЫ ВУКОНОНГО
Выступление из Квигары. — Бомбай побит. — Шау желает остаться. — Я заставляю его идти далее. — Новый припадок лихорадки. — Исчезновение человека с письмами к Ливингстону. — Уступка Шау и отправление его в Квигару. — Величественные леса Униамвези. — Мы достигаем Угунды. — Мукунгуру. — Описание этой лихорадки. — Величественная смоковница. — Жертва оспы. — Многочисленные скелеты, встречающиеся на дороге. — Прибытие в Маниару. — Споры о дани султану. — Его посещение. — Аммиак. — Удивление султана. — Рай охотника. — Моя первая добыча, антилопа. — Прогулка зебр. — Приключение с крокодилом. — Двухдневная охота. — Бунт. — Асмани и Мабруки целятся в меня. — Мир восстановлен. — Бомбай снова побит и закован в цепи. — Характеристика главнейших личностей. — Прибытие в Зивани. — Медовая кукушка.— Угунду. — Мвару. — Прибытие в Мреру. — Починка башмаков.
Униамвези
От Квигары до
Мквенквэ — 1 ч. 30 м.
Инезука — 2 ч. 0 м.
Казегара — 3 ч. 0 м.
Киганду — 2 ч. 45 м.
Уганда — 7 ч. 0 м.
Бэнта — 3 ч. 15 м.
Кикуру — 5 ч. 0 м.
Цивани — 4 ч. 0 м.
Маньяра — 6 ч. 30 м.
Укононго
От Маньяра до
Комбэ, реки — 4 ч. 15 м.
Цивани — 5 ч. 20 м.
Тонгони — 1 ч. 30 м.
Лагерь — 5 ч. 15 м.
Марефу — 3 ч. 0 м.
Утендэ — 7 ч. 15 м.
Мтони — 4 ч. 0 м.
Мвару — 5 ч. 15 м.
Мрера — 5 ч. 13 м.