Как я отыскал Ливингстона

На другой день, когда мы уже готовы были выступить в путь, я заметил, что, убежало еще двое. Баравки и Бомбай были тотчас же отправлены в Унианиембэ за двумя беглецами, Асмани и Кингару, с приказанием не возвращаться без них. Последний, как читатель помнит, бегал уже третий раз. Пока производились поиски, мы стояли в деревне Инегуки — более ради Шау, чем для кого-нибудь другого.

Вечером неисправные дезертиры были приведены назад и были, как я грозил, подвергнуты жестокому наказанию и закованы в цепь, во избежание, дальнейших покушений. Бомбай и Барави могли рассказать весьма забавную историю поимки; и так как я был в отличнейшем расположении духа, то они и получили за свои услуги по куску тонкого сукна.

На следующее утро убежал другой носильщик, унеся с собою свое жалованье, состоявшее из пятнадцати новых кусков полотна и ружья; но оставаться долее где-нибудь близ Унианиембэ, представляло опасность, которая могла быть устранена только безостановочным движением в южным джунглям. Читатель помнит, что со мною шел портной, Абдул-Кадер, покинувший Багамойо с такими блестящими надеждами на приобретение богатства во внутренности Африки. В это утро, испуганный рассказами о предстоящих опасностях, Абдул-Кадер стал просить расчета; он клялся, что болен, и не может идти далее Так как он мне порядком надоел, то я заплатил ему его жалованье и позволил уходить.

На половине пути до Казегара, с Мабрук-Селимом сделался внезапный припадок болезни, сопровождавшийся рвотою, обмороками и частыми извержениями глистов. Я дал ему принять гран каломели и рюмки две водки. Так как он не мог идти, то я посадил его на осла. Другой человек, по имени Заиди, страдал припадками ревматизма; Шау два раза падал с своего осла, и только после бесконечных уговариваний, соглашался снова сесть на него. Поистине судьба преследовала нашу экспедицию и решила, что мы должны возвратиться. Действительно, все готово было пойти вверх дном Если бы мне только удалось, думал я, отойти на пятнадцать дней пути от Унианиембэ, то я был бы спасен.

В день нашего прибытия Казегара была местом веселия. Отсутствовавшие только что вернулись с берега и молодежь была чрезвычайно привлекательна в своих пестрых костюмах, в своих новых барсати, в своих согаро и длинных плащах из светлого конника, которыми они украшали себя за каким-нибудь кустом, чтобы потом внезапно показаться зрителям во всем своем великолепии. Женские гигиканья и «лю-лю-канье» раздавались громко и часто в течение всего дня. Девушки, похожие на нимф, с восхищением смотрели на молодых героев; старухи ласкали и лелеяли их; старые патриархи с жезлами и с сгорбленными спинами благословляли их. Вот что называется славою в Униамвези! Все счастливые молодые люди до самого утра без умолку рассказывали о чудесах, виденных ими близ великого моря и в «Ингудже», на острове Занзибаре; о том, что они видели огромные корабли белых людей, и множество самих белых людей; об опасностях и страданиях, перенесенных ими на пути через страну свирепых ваганцев и о многих других событиях, с которыми я и читатель мой давно уже ознакомились.

Двадцать четвертого мы снялись с лагеря и пошли через лес по направлению к ю.ю.з., и через три часа достигли Киганду.

Дойдя до этой деревни, управляемой дочерью Мкасивы, мы узнали, что не можем войти в нее, не заплативши пошлину, но так как мы вовсе не были намерены платить ее, то были принуждены расположиться лагерем в развалившейся и переполненной крысами бомэ, расположенной на милю от Киганду, за что подверглись насмешкам трусливых туземцев, обвинявших нас в том, что мы убежали от войны. Почти в черте нашего лагеря Шау, слезая с своего осла, не попал ногою в стремя и растянулся на земле. Эти маленькие приключения повторялись с Шау очень часто, поэтому когда многие бросились поднимать его, я приказал оставить его одного. Сумасбродный человек целый час лежал на земле под палящими лучами солнца. Когда же я спросил его, хорошо ли ему, то он сел и расплакался, как ребенок.

— Вы, может быть, хотите вернуться, Шау?

— Да, хочу, если позволите. Мне кажется, что я не могу идти далее и если только вы будете настолько снисходительны, что отпустите меня, то я охотно возвращусь.

— Хорошо, Шау, я решил, что вам лучше возвратиться. Терпение мое истощилось, я делал все зависящее от меня, что бы поднять вас выше тех дрязг, которыми вы с такою любовью занимаетесь. Вы попросту страдаете ипохондриею. Вы воображаете себя больным и ни что в мире не может вас убедить в противном. Заметьте мои слова: возвратиться в Унианиембэ, значит умереть! Представьте, что вы заболеваете в Квигаре, кто тогда будет ухаживать за вами и лечить вас? Положим, что вы начинаете бредить, кто из моих солдат поймет, что вам нужно или что полезно и необходимо для вас? Еще раз я повторяю вам: если вы вернетесь, то умрете!

— Ах, Боже мой! зачем это я отправился в это путешествие! Я думал, что в Африке жизнь совсем не такая. Уж я лучше вернусь, если вы мне позволите.