Как я отыскал Ливингстона

Раздался прощальный залп; вожатые подняли значки, пагасисы бросились к своим тюкам и через несколько минут голова экспедиции, обойдя западный конец моей тембы, потянулась по дороге в Уганду.

— Что же, Шау? я жду вас! Садитесь на осла, если не можете идти.

— Извините, г. Стэнли, мне кажется, что я не могу ехать.

— Почему?

— Не знаю, но я в этом уверен. Я чувствую, что очень слаб.

— Я тоже слаб. Вы знаете, что только вчера я отделался от своей лихорадки. Не выказывайте слабости перед арабами; вспомните, что вы белый человек. Эй, Селим, Мабруки, Бомбай! Подсадите г. Шау на его осла и идите рядом с ним.

— О бана, бана, восклицали арабы, не бери его! Разве ты не видишь, что он болен.

— Ступайте прочь. Ничто не может заставить меня оставить его. Он должен ехать.

— Ступайте, Бомбай!

Последние из моих спутников уже ушли. Тембо, бывшая несколько минут тому назад столь шумной, сделалась снова пустой и обнаженной. Я обернулся к арабам, приподнял шляпу, еще раз сказал им «прощайте» и пошел по направлению к югу, сопровождаемый Селимом, Балулу, Майвара и Белали, мальчиками, носившими мои ружья.

Не успели мы пройди и ста ярдов, как дикий киниамвезский осел, уколотый сзади шаловливым Мабруки, поскакал вперед, и Шау, никогда не бывший хорошим ездовом, растянулся у тернового куста. Шау завопил и все мы бросились к нему на помощь.

— Что с вами, мой милый? — спросил я. — Вы ушиблись?

— О, Боже мой, Боже мой! Отпустите меня, г. Стэнли, ради Бога!

— Как, потому что вы упали с осла? Полноте, ободритесь. Мне будет очень неприятно, если мне придется сказать про вас, что вы сплоховали. Через 4 или 8 дней вы сами будете смеяться над этим маленьким несчастьем. Почти все люди чувствуют себя в унылом настроении, покидая приятное место. Садитесь-ка на своего осла опять, старый приятель.

Мы снова помогли ему взлезть на осла; но все это время я, однако, обдумывал: не лучше ли было бы с моей стороны оставить его, чем почти насильно тащить с собою за сотни миль в Уджиджи? Что, если он умрет дорогой! Быть может, он в самом деле болен! Нет, он не болен, он притворяется! Но, признаюсь, если бы я не был уверен, что меня осмеют арабы, то я без всяких разговоров оставил бы его.

После часа хода виды сделались гораздо оживленнее. Шау начал забавляться. Бомбай забыл нашу ссору и уверял меня, что если я пройду страну Мирамбо, то достигну Танганики; Мабруки-Спика полагал, что я пройду; Селим был рад, что покидает Унианиембэ, где он так сильно страдал от лихорадки.

В смелом очертании холмов, поднимавшихся над красивыми равнинами, было нечто побуждавшее меня идти вперед.

По прошествии часа мы прибыли на место стоянки, в деревню киниамвези Мквенкву, родину нашего знаменитого певца Могаига.

Моя палатка была разбита, багаж свален в одну из темб, но половина моих людей возвратилась в Квигару, чтобы еще раз обнять своих жен и любовниц.

К ночи со мною сделался снова припадок перемежающейся лихорадки; к утру она прошла, оставив после себя страшную слабость. Я слышал, как мои люди у сторожевых огней разговаривали между собою относительно завтрашнего дня; вопрос состоял в том, будем ли мы продолжать путь или нет; большинство было того мнения, что мы останемся на месте, так как хозяин болен. Однако мне наперекор этим нерадивым душам хотелось продолжать путь; но когда я вышел из своей палатки и приказал им готовиться, то оказалось, что не досчитывалось двадцати из них; кроме того, человек, несший письма к Ливингстону, Каив-Газек, или «как вы поживаете?» — еще не прибыл со своею сумкою.

Выбравши двадцать человек из наиболее сильных и честных, я послал их назад в Унианиембэ искать отсутствующих; Селима же послал к шейху бин Назибу взять у него или купить длинную цепь для рабов.

К ночи мои двадцать посланных возвратились только с девятью беглецами. Ваджиджи дезертировали все вместе и найти их не было возможности. Селим также вернулся с длинною цепью, с ошейниками, по крайней мере, для десяти человек. Каик-Газек также пришел с сумкой для писем, которые он должен был под моим надзором, отнести Ливингстону. Затем я обратился к своим людям и, показав им свою цель, сказал, что я первый из белых взял с собою цепь для рабов, потому что они до такой степени боятся сопровождать меня, что я принужден прибегнуть к цепи, как к единственному средству удержать их вместе. Хорошим нечего боятьея, что я закую их в цепь — она предназначена только для дезертиров, для воров, которые, получивши свое жалованье и подарки, ружья и заряды, убегают затем. Теперь я ни на кого не наложу цепи; но если с сегодняшнего дня кто-нибудь убежит, то я остановлюсь и не буду идти далее пока не найду его, после чего он будет идти до Уджиджи в железном ошейнике. «Слышали ли вы»? «Да», был ответ. «Поняли ли вы?» «Да».

Мы выступили в шесть часов пополудни и направились в Инегуки, куда и прибыли в восемь часов вечера.