Как ко мне сватался Ветер

Я попыталась скинуть плащ, которого едва хватало, чтобы защититься от пронизывающего холода гор. Здесь же в нём сразу стало трудно дышать от зноя.

— И не думай, — предупредил Ветер, тоже накидывая капюшон.

— Но жарко!

— Ничего, притерпишься, — передразнил Полох. — Лучше, чтобы в честь твоего мнимого возвращения устроили праздник? Может мне, чтобы не портить веселье, ещё и торжественно заколоться на площади кухонным ножом?

Показалось или насмешка и впрямь отдавала горьким привкусом страха? Продираясь сквозь плотно сомкнутые ветки деревьев, я краем глаза следила за Полохом. Изящный и ловкий, он держался так, словно идёт по коридорам собственного особняка. Прямая спина, ровный шаг, гордо приподнятый подбородок. Нет… Почудилось! Откуда бы взяться страху в этом мужчине? В конце концов, это же сам Ветер! Хоть я и начинаю иногда об этом забывать…

Не сказать, что две закутанные в балахоны фигуры в середине лета привлекали меньше внимания, чем могло бы явление монстра в Предгорье. Но всё же больше, чем на тихий смешок или изумлённое хмыканье никто из редких прохожих размениваться не стал. Мало ли на свете чудаков? Поэтому прокрасться к моему старому дому и нырнуть в заросли пионов не составило труда.

Я с облегчением скинула плащ и, не удержавшись, вырвала несколько сорняков с морковной грядки: совсем они заросли без меня… Полох же придирчиво выбрал местечко в тени вишнёвой кроны и растянулся на земле, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза.

— Будешь и дальше любоваться на меня или всё-таки поздороваешься с матушкой? — поинтересовался он, не поднимая век.

Я вспыхнула, пойманная с поличным, и поспешила к крыльцу.

Всё здесь было таким же, как я оставила. Разве что двор стоило бы подмести, покосить газон и помыть окна. Но разве матери, потерявшей единственное дитя, до этого?

Я бесшумно поднялась по ступеням, привычно пропустив третью — скрипучую. Занесла кулак, чтобы постучаться, но одумалась. Я всё-таки дома! Нажала на ручку.

И… не сумела войти!

Прежде никогда не запирающаяся дверь была под замком. Я растерянно толкнула её ещё раз, но ответом мне было металлическое звяканье: здесь гостям не рады!

— Мама? — негромко окликнула я, не готовая упустить призрачную возможность встречи.

Полох не станет сидеть по дворе до вечера, ещё и издеваться начнёт, дескать, никто моего возвращения не ждёт.

Я запустила пальцы в волосы, соображая, как быть, и только тут заметила, как сильно растрепался после полёта строгий пучок. Мама за такое бесстыдство отхлестала бы полотенцем… Я вынула шпильки, чтобы переплести волосы, и услышала голоса у калитки. Один из них принадлежал незнакомому мужчине, а второй, высокий, звонкий, смеющийся — хозяйке дома.

— Охальник! Ну куда, куда лезешь? Я только проводить дозволила, ничего не обещала! — хихикала мама.

— Ну дай хоть поцеловать тебя на прощание! Дай! А то корзину не верну! — шутливо угрожал кавалер.

— Вот ещё! Ишь, чего удумал! Целовать!

Женщина пеняла, но, тем не менее, не забирала у спутника полное лукошко продуктов, намекая, что он мог бы его и в избу занести, и не запрещала идти следом. Да и весь вид её говорил о том, что привлечь внимание она не прочь. В косы вплетены цветные ленты: одна траурная синяя, одна алая и одна белая — свадебные. Не дело вдове и недавней матери невесты их носить, разве что если сама ждёшь жениха.

— Мама, — прошептала я.

Навернулись слёзы. Я опустила ногу на третью ступень, и та предательски скрипнула.

Она вздрогнула и повернулась на звук.

Румяная. В новом платье и бусах. В ушах сверкают серёжки, которые не может позволить себе обычная горожанка, а вот мать той, кто спас город, — вполне. Она переменилась в лице и выпихнула мужчину со двора:

— Милый, зайди к вечеру.

— Да ну как же? — растерялся тот. — А корзина-то?

— Корзину давай.

Она нащупала плетёную ручку и так же, не глядя, притворила калитку. Молча прошла мимо меня, не с первого раза отомкнула замок и, опасливо оглядевшись, впихнула внутрь.

Корзина с продуктами упала, из неё выкатилась колбаса и головка сыра, испещрённая аппетитными дырками. Изданный женщиной звук получился чем-то средним между криком и писком.

— Ты что натворила, глупая девчонка?!

— Мама…

«Я жива, я в порядке! Я скоро вернусь!»

Но слова застряли в горле. Вместо них по щекам побежали солёные ручейки.

Она распахнула объятия, и я с готовностью бросилась в них, но вместо того, чтобы погладить по спине и успокоить, она кинулась забирать волосы, которые я не успела заколоть.

— Мама…

— Как додумалась-то… маленькая… эгоистичная… Что делать-то теперь? Как вернуть… — бормотала она, сильно дёргая пряди и неловко выдирая волоски.

Я с трудом отстранилась, иначе рисковала остаться без волос вовсе: руки женщины тряслись и никак не могли удержать мелкие шпильки.

Я утёрла слёзы рукавом и заулыбалась.

— Мама, всё в порядке! Я…

Закончила фразу звонкая оплеуха.

— Вижу! — процедила она, потирая ладонь и снова засуетилась: накинула крючок на дверь, плотно задёрнула занавески.

— А если увидит кто? — она схватила меня за воротник рубашки. — Тебя видели, признавайся? Кто? С кем говорила?!