Как ко мне сватался Ветер

Я подошла и провела ладонью по его спине. Полох вздрогнул и… расслабился. Ладонь скользнула по плечу, размяла сведённые мышцы. Он поймал её, притянул и прислонил к губам. И только потом посмотрел на меня.

Глаза господина Ветра расширились от непонимания… или понимания? Я немного отступила, едва сдерживаясь, чтобы не кинуться наутёк. Жадный взгляд пугал и манил. Он забирался под полы халата, угадывал, что под ним есть нечто тайное и запретное. Я потянула узел на поясе. Больше не делала ничего — шелковистая ткань сама соскользнула, оставив меня в одной сорочке.

Он поднялся осторожно, не отводя взгляда: ну как видение исчезнет? Я стояла там, ещё одетая, но уже обнажённая. Ещё девушка, но уже женщина.

Не невеста. Жена.

И словно невидимый поводок, удерживающий его, лопнул. Полох сорвался с места, подхватывая меня под бёдра. Он не сразу сумел замедлить ход, поэтому пробежал вперёд и прижал меня к стене. Как тогда, в нашу первую встречу… Но теперь ножа для защиты не было, а прикосновения страшили не сами по себе. Они страшили своей желанностью. Он впился в мой рот — нет мочи на нежность! Укусил, лизнул, снова укус…

Я застонала. Слишком страшно, слишком сладко! Откинула голову, подставляя под поцелуи шею, сама не зная, на что надеясь. И получила ровно то, о чём не догадывалась — горячие губы опустились ниже, к ключицам, и ещё. Бретели сорочки сползли. Ещё немного — и откроют то, что и так почти не прятали.

Руки жениха… нет, мужа! Мужа в своём праве! Судорожно сжимали ягодицы, скользили к коленям и снова вверх. Казалось, он хотел охватить всю меня разом. Будь у него сотня рук, все ласкали бы меня одновременно!

Мне бы воспротивиться. Где подушки и простыни? Где балдахин, который можно разглядывать, пока всё не закончится? Мне ведь нужно всего-то перетерпеть немного, а потом броситься наутёк от монстра с гор, который, хочет того или нет, навсегда останется чудовищем.

Но нет. Я делала нечто, о чём и не мечтала. Зарывалась пальцами в его волосы, будто это я должна расплести их жениху в первую брачную ночь. Тянула и дёргала: ещё, ближе!

— Хочу, чтобы ты осталась! — прошептал Полох.

— Хочу тебя… — покраснела в ответ я.

Губы оставляли ожоги на коже, метка горела…

— Как давно я мечтал об этом… Как давно ждал… — Дыхание сбивалось, мышцы сводило судорогой, но он лишь сильнее прижимался. — Ты моя! Только моя, слышишь? Никогда не отпущу! Скажи, что ты принадлежишь мне!

Нужно было дать ему то, чего просит. Согласиться, поклясться, а потом уйти. Тихо, пока он, вымотанный, не проснулся.

Но я всегда говорила не то, что следует.

Слово смешалось со стоном, когда Полох коснулся меня под сорочкой.

— Нет!

— Нет? — Он похолодел и отстранился. — Любимая, что ты говоришь?

Как хотелось вернуть безумный жар в его глаза! Хотелось, чтобы он касался меня больше и дальше. Но я никогда не умела лгать.

— Я не твоя, Полох. Я сниму метку и уйду. После того, что случилось… Я не могу остаться. — И пусть! Пусть я раз за разом буду вспоминать его прикосновения, хриплый голос и глаза. Пусть лучше в моей памяти навсегда останется Хмель, чем сидеть в клетке Ветра! — Думала, ты понял…

Он осторожно опустил меня и отступил. Жар покидал тело, а хотелось задержать его ещё хоть на мгновение. Я подалась к жениху, оплетая его шею руками, сама поцеловала в угол недвижимого рта.

— У нас нет иного выбора. Мы можем освободиться только так. Ты ведь сам сказал, Полох. Полох?

Показалось, что он согласится. Растрёпанный мужчина в расстёгнутой до середины рубашке, такой желанный, такой невозможно недоступный. Я была уверена, что он согласится. Поймёт. Но он сказал:

— А что, если я не хочу освобождаться?

— Но… — Щёки похолодели. — Ты говорил, что я не нужна тебе…

— Говорил. Когда-то.

— Что ты с удовольствием избавишься от меня.

Он крепко сцепил зубы — скулы заострились. Процедил:

— Я передумал.

— Что с удовольствием снимешь метку этим способом, — безнадёжно пролепетала я.

Его пальцы стиснули мой подбородок, а губы быстро-быстро коснулись моих. В голосе сквозила горечь. Полох едва сдерживался, чтобы не выплеснуть её на меня.

— Ты представить себе не можешь, как я хочу этого, любимая. Но, если кроме метки тебя со мной ничто не держит, что ж… Значит, будет метка. Ты — невеста Ветра, Тисса. — Он отпустил меня и вышел на балкон. И прежде, чем взлететь с него в небо, почти бесконечное, ограниченное лишь поводком метки, закончил: — Ты принадлежишь мне. Смирись.

Глава 18. Я стану твоим героем!