Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы

А вот другие исторические книги я выбирала сама. Мартен-Фюжье я уже упомянула. Она, кстати, тоже пишет очень ясно и просто. Поскольку мы с ней познакомились и даже подружились, я у нее спросила, как получается такой стиль – от природы? Она улыбнулась довольно лукаво и ответила: «Нет, дорогая Вера, это плод большой работы!» То есть она специально работала над стилем, чтобы сделать его более легким для восприятия.

Еще совершенно замечательная книга – «Шовен, солдат-землепашец» Жерара де Пюимежа (Языки славянской культуры, 1999), в которой прослеживается вся история этой фигуры – вовсе не реального солдата, как долгое время считалось, а, первоначально, трусливого и смешного героя водевилей. А в 2019 году я выпустила в «Новом литературном обозрении», в серии «Культура повседневности», перевод книги Венсана Робера о политических банкетах «Время банкетов. Политика и символика одного поколения. 1818–1848», за которую мы с моими прекрасными редакторами Натальей Сайкиной и Львом Обориным получили в феврале этого года премию «Просветитель-Перевод». Конечно, я сознаю, что одним из мотивов присуждения премии была большая актуальность этой книги (в ней последняя глава называется «Запретить банкет – значит развязать революцию»). Но надеюсь все-таки, что это не единственная причина, потому что эта книга вообще очень интересна – и деталями повседневной жизни французских либеральных депутатов и их избирателей, и анализом «образного фонда» той эпохи.

Последний мой перевод все для той же «Культуры повседневности» – книга другого современного французского историка, тоже, как и Венсан Робер, у нас практически никому не известного, – Эмманюэля Фюрекса. Она называется «Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции». Тоже книга не только историческая, но и очень актуальная – о борьбе с политическими знаками и эмблемами, которую сам автор называет «альтернативным способом заниматься политикой». Период, исследуемый в книге, – от низвержения статуи Наполеона с вершины Вандомской колонны в 1814 году до сноса самой Вандомской колонны в году 1871‐м. Но книга рассказывает не только о борьбе, но и о том, каковы были эти политические знаки: флаги, перевязи, кокарды, статуи и бюсты, цветы, домашние животные, монеты, печати и штемпели, бритвы, ножи, игральные карты, табакерки, веера, рукоятки тростей, формы для вафель, этикетки для ликеров и духов, мыло, конфеты, пряники и многое другое. Чего стоит одно лишь мыло с портретом короля Людовика XVIII и надписью «Смывает все пятна», которое в 1814 году рабочие марсельской мыловаренной фабрики преподнесли брату короля! Все, как показывает Фюрекс, было значимо, все могло кому-то польстить, но могло и оскорбить чей-то бдительный взор. Все могло стать и становилось аргументом и мишенью в политической борьбе, а зачастую политическая семиотика превращалась в семиотическую паранойю; эффектных примеров такой паранойи в книге Фюрекса немало.

Я давно заметила, что в просто хорошей книге автор в конце подводит итоги, повторяя уже сказанное, а в очень хорошей – вдруг выруливает на совершенно новый уровень, новый поворот сюжета. Так было в книге о Шовене: от последней главы просто захватывало дух, потому что там открывались совсем новые горизонты. И во «Времени банкетов» тоже последняя страница открывает новую перспективу. А Фюрекс, автор «Оскорбленного взора», на последней странице преподносит «сюрприз» переводчику – таблицу, в которой подводит итог своего исследования, причем чуть не половину терминов он там вводит заново, и не очень понятно, как их переводить.

За судьбу тех переведенных книг, которые я выбирала сама, я волнуюсь как за судьбу собственных, если не больше. Очень хочется, чтобы они показались интересными не только мне.

* * *

На этом повествование о моей читательской и научной биографии заканчивается, а мемуарные картинки – нет.

Изложенная выше история общения с Бахтиным достойна занять первое место среди рассказов о моих фарсовых общениях с великими людьми (фарсовых – исключительно по моей вине). Для этой серии рассказов я придумала общее название: «Как кошка смотрела на королей». Кошка во всех историях метафорическая: это я сама. Но в первой истории – самая настоящая, с хвостом.

Как кошка смотрела на королей

Кошка и шапка