Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Читатель, выбирающий прозу, с ходу вряд ли разберется в теоретических основаниях поэтических конфликтов, хотя описать их возможно, но это потребует очень много букв. Проще и лучше показать пресловутую несовместимость на наглядном примере (приношу извинения стихотворцам, чьи сочинения позаимствованы для мысленного экспериментального упражнения).

Допустим, заходит «новейший» в хороший книжный магазин, где почему-то еще имеется богатый выбор книг с текстами в столбик, открывает наугад свежее издание «традиционалиста» и видит следующее:

Любое слово слышно на земле
и остается с нами после звука,
записано на ангельском крыле,
как утверждает умная наука.
Когда умрем, мы станем выше слов
и позабудем их предназначенье.
Уже сейчас их мелочный улов
мы иногда пускаем по теченью.
Пускай плывут… Ничто не пропадет.
Все к нам вернется. А не к нам – ко внукам:
еще их столько удивлений ждет
в их странном увлеченьи ноутбуком!
А мы уйдем и станем выше слов.
И может, пригодимся нашим нивам,
как якобы говаривал Крылов,
такой дородный и такой ленивый [53]

.

И впадает «новейший» в искреннее недоумение.

«Что это? О чем и ради чего написано? Кому адресовано? Что за дискурс! Как можно всерьез в начале третьего тысячелетия писать ровным пятистопным ямбом с перекрестной женской-мужской рифмой?! Ведь вся силлабо-тоника – одна бесконечная цитата, вменяемые люди ее используют коллажно и только в игровых целях. Да вообще «лирическое» письмо ус-та-ре-ло. Дожили! Опыт постмодернизма, оказывается, можно не учитывать! Об акционизме уж не говорю… Затем, что это за неловко драпируемый профетизм и что за сакрализация логоцентричности? А аллюзии на «Deus conservat omnia» и Ахматову («Всего прочнее на земле печаль. / И долговечней – царственное слово») к чему? Чтоб сделать невыносимее дидактический пафос? А какую, простите, функцию выполняет лобовой повтор «… и станем выше слов»? Так, надо полагать, понимаются риторические приемы, работа с кольцевой композицией? Да еще и упоминание ветхого баснописца (!) в финале, пусть и якобы уравновешенное иронией… Не-ет, друзья мои, остается только руками развести… Похоже, тут об актуальных практиках слыхом не слыхивали, а от слова «верлибр» наверняка до сих пор падают в обморок. Ну и ну. Как же это все архаично, рутинно, вязко… Ей-богу, неловко за автора… И неужели это кем-то может быть востребовано?! Да и автору, если он честен перед самим собой, разве не мучительно скучно писать такое? Не постигаю!..»

Но и «традиционалист» не остается в долгу. Блуждает он, предположим, в дебрях Сети по эзотерическим литресурсам и набредает на такие строки:

что там с нефтью, говоришь, любая
попытка вычленить нефть – безрезультатна, а мышление всегда было
не-человеческим, ладно
Лиза с наивностью, достойной
лучших образцов наивности, сказала мне
думала, что стихи
посвящают конкретным людям, но если
«поэзия – это машина по совмещению всего))»
остается выдохнуть стремный дым социальных логик
распадаясь понемногу среди развалов
«странной» литературы, чудом дошедшей
до импульсов моей головы, я все еще помню
как человек, переживший инсульт, читает кого-нибудь вроде
Джона Эшбери, различая
как бы сиреневый образ речи
призрак улыбки твоей на заглитченном фото
архитектонику родительских отпечатков
следы, пропахшие нефтью, пляж, на котором только
рамки, металлодетекторы, пропускные
пункты, «эта улыбка пусть будет
вредоносной программой, разрушающей нечто
не позволявшее мне
чувствовать что-то еще»[54]

И впадает «традиционалист» в искреннее недоумение.