Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

По международным канонам валютный резерв государства считается минимально допустимым, если он обеспечивает трехмесячный импорт страны. Оказалось, что наших валютных запасов в конце 1991 года хватило бы лишь на несколько часов импорта. Валютные резервы Центрального банка составляли в один из дней всего 16 миллионов долларов, а во Внешэкономбанке, являвшемся тогда главным банком, обеспечивавшим внешнеэкономическую деятельность страны, к моменту нашего прихода во власть оказалось на 87 миллиардов долларов обязательств и примерно 25 миллионов долларов на счетах правительства. Мы получили в наследство сумму, которой сегодня располагает не то что крупная российская компания типа «Газпрома» или «Лукойла», а средняя торговая фирма или небольшой банк. Да что там компания. Дороже обходятся сейчас своим клубам ведущие российские футболисты. Наши предшественники не только сделали неплатежеспособным само государство, но и растратили все валютные средства российских предприятий, хранившиеся во Внешэкономбанке.

Мы тогда даже всерьез рассматривали вопрос об отдаче под суд управляющего Внешэкономбанком Юрия Московского. Однако вскоре из документов выяснилось, что он был лишь пешкой в валютных безумствах рыжковского и павловского правительств. Свою роль, хотя существенно меньшую, сыграл и силаевский Комитет по оперативному управлению. Единственно, в чем можно упрекнуть Московского, так это в отсутствии важнейшего для банкира качества: умения говорить нет, даже если указание приходит от Политбюро ЦК КПСС, президента или кабинета министров.

Золотой запас страны оказался почти в три раза меньше того, что мы могли ожидать, ориентируясь на средние показатели прошлых лет. На протяжении последних трех лет была промотана львиная доля этого запаса. Только за 1990–1991 годы из страны было вывезено 800 тонн золота, и золотой запас государства составлял в конце 1991 года лишь около 290 тонн. Иными словами, стало очевидным, что страна неплатежеспособна и не может обслуживать свой внешний долг. И все это при том, что огромные платежи по внешней задолженности, включая проценты, приходились не на некое отдаленное будущее, а уже на 1992–1993 годы. Так, в 1992 году мы были обязаны выплатить 20 миллиардов долларов внешнего долга. Ведь в большинстве своем полученные кредиты были краткосрочными.

Я не знаю, как собиралось выходить из этой ситуации горбачевское руководство. Может быть, оно жило ожиданием какого-то чуда. Ходила же в те годы фантастическая версия американского советолога Александра Янова о том, что где-то от Москвы до Воронежа или до Курска у нас закопан под землей гигантский медный кабель. И если его продать, то можно решить все проблемы. Увы, чуда не произошло. Явно действуя по принципу «после нас хоть потоп», союзные власти даже проценты по взятым ранее кредитам выплачивали за счет получения новых.

Эта политика была самоубийственна. Но даже она была в то время для нас уже недоступна. После августовского путча основные кредитные линии были заморожены, поставки за счет кредитов постепенно прекратились. А между тем почти вся экономика страны как в свое время при Брежневе привыкла сидеть на нефтедолларах, так сейчас была уже во многом сориентирована на западные кредиты. От внешних займов зависело снабжение крупных городов продовольствием; животноводства – кормами, в частности через поставки американского и канадского зерна; обеспечение многими потребительскими товарами. Использовались крупные кредитные линии из Италии, Германии, Франции, США, даже из арабских стран. Многие полуфабрикаты, материалы, комплектующие завозились в счет этих кредитных линий. Весь этот поток в четвертом квартале 1991 года практически пересох.

Ситуация с долгами и золотовалютными резервами страны, в силу засекреченности информации ранее нам недоступная, явилась для нас, честно говоря, неожиданным и тяжелым ударом. Естественно, можно было объявить Внешэкономбанк банкротом, благо некоторые займы были оформлены непосредственно на сам банк без формальных гарантий правительства. Но сделать это означало бы не просто потерять немалую собственность этого банка за рубежом, которая пошла бы с молотка. Объявить банкротом главный валютный банк страны было равносильно объявлению финансового банкротства самого правительства, а тем самым и государства. Оставался единственный выход: дать предприятиям возможность самим зарабатывать валюту, находить средства для импорта, то есть максимально либерализовать внешнеэкономические связи. Позже я остановлюсь на этих решениях подробнее.

Делим валюту со слезами на глазах