– Можно подумать, что это так и есть. Имеется много схожих черт: возвышенная речь, эпитеты, персонажи по большей части – знатные (хотя представлено больше социальных слоев, чем в Илиаде), сложные взаимоотношения богов.
Здесь перед нами тоже возникает вопрос о единстве поэмы, а также о ее предмете. В центральной части поэмы много фантастического – в отличие от Илиады, – и многие события происходят не на поле боя, а в домашних ситуациях. Есть даже знаменитое сравнение, где герой описывается как шкворчащая колбаса!
–
– Да, есть такое.
Уна облизнулась.
– Возникает проблема с образом Одиссея. Как его можно сравнивать с чем-то настолько обыденным?
–
– Спасибо, Уна. Он настоящий герой? Когда он наконец добирается до родного острова Итака, он даже опускается до того, что выдает себя за крестьянина. Тебе это кажется эпичным?
–
– Тем не менее там есть обращение к божественной Музе. В Илиаде поэт просит Музу петь гнев Ахилла, а в Одиссее ему нужно вдохновение воспеть Ἄνδρα (а́ндра) – мужа, который получил эпитет πολύτροπος, то есть буквально «многоповоротный», а значит, много путешествовавший, и так переходим к изворотливому и хитрому. Это слово часто описывает Гермеса. Его можно перевести как «находчивый» или «изменчивый». Вот первая строка:
Заметь, что здесь внимание фокусируется на самом человеке, его путешествиях и умственных способностях.
Все это позволяет в некоторой степени считать, что эта поэма – очень ранний предшественник жанра романа (
Илиада кажется суровой и неотделанной (хотя она совсем не такая: там полно легкой иронии и литературности, и она уж точно не появилась из ниоткуда), и шутки там можно пересчитать по пальцам одной руки. Одиссея, напротив, пестрит легкими моментами: например, когда главный герой предстает перед царевной Навсикаей голым, прикрывшись парой веток. В Одиссее гораздо больше внутреннего понимания того, что это история, подобно тому как Елена вплетает себя в свои полотна. Это не совсем «ломка четвертой стены», но нам ясно, что перед нами мир, полный сказителей и сказаний. Там есть замечательный момент, когда Одиссей в измененном облике слушает сказание о самом себе и своей ссоре с Ахиллом – всем слушателям нравится, а он накрывает голову плащом и плачет, пораженный правдивостью и искусностью исполнения.
Даже Менелай – по Илиаде особо ничем не выделяющийся, хотя это странно: это же за его женой все отправились в Трою, – травит байки о том, как дочь Протея вызволила его с египетского острова, спрятав его с товарищами под тюленьей кожей.
–
– Чтобы он смог схватить ее отца, который умел изменять свой облик. Таким же умением обладала Фетида: могла превращаться во что угодно, в том числе в змею, в пантеру и в дерево, – и Протей во все это тоже превращается. Мне не очень понятно, почему предполагается, что трудно ухватиться за дерево. Хотя именно дерево связано с убийством Пенфея в «Вакханках».
Это превращение в тюленей предвосхищает побег Одиссея из пещеры киклопа, когда герой привязал себя и товарищей под брюхо к овцам. Это создает атмосферу вымышленности и готовит нас к дальнейшим рассказам, которые поведает Одиссей.
Писатели всегда с опаской относились к Одиссею с его хитроумием и смекалкой. В «Филоктете» Софокла Одиссей – главный злодей; его предок Автолик был известен воровством; по другим версиям он потомок короля мерзавцев Сизифа. Для Сизифа вечной карой было катить огромный камень на гору в подземном царстве; когда он достигал вершины, камень, как за ними водится в таких случаях, скатывался вниз, и Сизифу приходилось начинать заново.
–
– Он был пройдохой. Примерно как Одиссей, по сути, хотя, нужно заметить, гораздо хуже.