Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры

Если открыть начало «Агамемнона», мы поймем, почему. Начинается с того, что дозорный на крыше дома Агамемнона ожидает, когда сигнальный костер возвестит ему и всему Аргосу, что Троя пала[82]. В третьей строке он сравнивает себя с внимательным и верным придворным псом.

– Вот молодец! – сказала Уна: она ждала, когда же появится еще один ее собрат.

– Дозорный говорит о том, как ему тяжело, а потом загорается сигнальный костер. Через моря и горы летит весть. Он восклицает что-то вроде: «О! Этот огонь сулит пляски и хороводы!»

– Э-э?

– Ну, аргосцы будут так рады, что Троя наконец-то пала, царь Агамемнон сейчас вернется, и будет грандиозная попойка. Если бы! Здесь насмешка, на которой держится пьеса: то, что должно было вызвать восторг, на самом деле предзнаменование катастрофы.

Дозорный еще некоторое время рассказывает нам, как он рад, а потом говорит, что, когда Агамемнон вернется, пожмет ему руку; но он, мол, не будет дальше продолжать, потому что «стал бык мне на язык»[83].

– Так. – Уна явно попыталась себе это представить, но у нее не получилось.

– Здесь хорошо видно, что древнее выражение не имеет аналогов в современном языке. Предположительно это означает, что он вынужден хранить молчание о темных делах, которые творятся во дворце: Клитемнестра с Эгисфом замышляют злодеяние: она задумала отомстить Агамемнону, и его возвращение принесет беду.

Представь себе Клитемнестру как такую Пенелопу наоборот: она не ткет покрывало, а ловит супруга в свои сети (в том числе буквально: она накинула на него сеть в ванне). Ее называют «сторожевым псом» у дворцовых ворот – она следит за всем происходящим. На заднем плане вырисовывается вся кровавая история Атреева дома – надеюсь, ты ее помнишь по первым главам.

Уна кивнула:

– Помню. Кровавый трон, можно сказать.

– Язык Эсхила практически невозможно передать по-английски. Он очень архаичен, там огромное количество странных метафор. Несмотря на его необыкновенную энергичность, многие описывают его стих как «монументальный» и даже сравнивают его сохранившиеся пьесы с Парфеноном.

Некоторые переводчики передают его высоким штилем, со всякими «сей», «днесь» и «ибо» – отсюда пародия Хаусмана (видишь, это заразно).

Другие переводчики стремятся скорее к поэтической насыщенности, чем к буквализму. Вот пара примеров.

Я вынул телефон – онлайн-версия серии Loeb доступна мне в любой момент.

– Вот это, – сказал я Уне, – прозаический перевод Герберта Вейра Смита, впервые опубликован в 1926 году.

О, пусть господин дома моего возвратится домой и пусть я сожму его приветственную руку в своей! И далее я нем: огромный бык стоит на языке моем – но сам сей дом, моги он говорить, поведал бы рассказ, что полон боли; мои же слова для тех, кто знает, для тех же, кто не знает, память потерял я[84].

– Звучит сложновато.

– Да. А вот другой, – я открыл приложение Kindle и пролистал немного. – Это из стихотворного перевода Роберта Фейглса, сорока годами позже:

Вернись домой. Мой царь,
я руку милую твою сожму в своей…
а дальше – тишина[85]

. Бык стал мне на язык.Увы, но дом и камни, если им
дать голос, они могут рассказать.
Могу и я, с охотой…
для знающих сказал я, кто не знал —
для тех я нем. Ни слова не скажу.

– Это как-то полегче.

– Да. А еще здесь есть отсылка к последним словам Гамлета (получается литературный замкнутый круг: Эсхил повлиял на Шекспира, Шекспир – на Фейглса, а Фейглс – опять на Эсхила), но от греческого все так же далеко. В обоих этих переводах лучше виден переводчик, чем Эсхил. Если хоть одним глазком заглянуть в греческий текст, сразу видно, что он страннее, чужероднее.

Так что же происходит в пьесе? Это трагедия о мести. По своей природе месть бесконечна: одна смерть делает необходимой следующую. Драматурги Елизаветинской эпохи об этом прекрасно знали, Эсхил тоже.

Решающий момент в «Агамемноне» – когда Клитемнестра приглашает заглавного героя пройти по пурпурному ковру (или красному – как ты знаешь, слово πορφύρα означает целый ряд различных оттенков), а это деяние оказывается проявлением хюбрис. Агамемнон ступает на пурпурный ковер, и решается его судьба; Клитемнестра убивает его и захватывает власть во дворце вместе с Эгисфом, тоже представителем Атреева дома: он был сыном Фиеста и имел свои причины мстить.