Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры

Всем трагедиям свойственны резкие и внезапные повороты судьбы, которые Аристотель называет перипетиями. Так, царь Агамемнон возвращается домой с победой, но ему не воздают положенных почестей (и жизни, о которой мечтал Одиссей, у него тоже не будет), а убивают в ванне; Эдип – царь, спасший город от чудовища и снискавший милости богов, в конце концов оказывается убийцей, кровосмесителем и опускается на самое дно. В «Антигоне» перипетии переживает, вероятно, Креонт: он теряет в один миг жену и сына.

Сюжеты, по мнению Аристотеля, обусловлены ἀνάγκη, то есть необходимостью: события должны произойти из-за конкретного стечения обстоятельств. Ничего нельзя избежать: Эдип должен пасть, Антигона должна убить себя, Пенфей должен быть разорван на части.

– Сурово.

– Да. Предмет трагедии – вина, или, с точки зрения афинян, осквернение; кроме того, там затрагиваются более широкие вопросы, универсальные, о том, как следует действовать, или, как в «Гамлете», о самом бытии.

В трагедиях широко используются мифы, поэтому персонажи там, как и в эпосе, – цари, царицы и герои.

– А остальные что же? – спросила Уна.

– У Еврипида, более позднего трагика, есть несколько простолюдинов, например старик земледелец и – в свите Елены – фригиец-евнух.

Современному зрителю античная трагедия по настроению и действию может показаться очень условной: хоровые песни перемежаются речью. Еврипид звучит наиболее современно: у него больше персонажей и более разнообразные речи. События, как мы видим их у Шекспира, – сражения, убийства и т. п., – на сцене не разыгрывались (хотя актеры не стояли на месте, а взаимодействовали друг с другом, и хор не стоял, а танцевал). Поэтому очень важный элемент драмы – речь вестника, в которой описывается поворотный момент пьесы.

Обратимся теперь к Эсхилу, старшему из античных драматургов. Есть легенда, что он погиб, когда орел уронил ему на голову черепаху (серьезно!), но на самом деле он умер, когда приехал ко двору сицилийского тирана – полагаем, черепаха там была ни при чем. В его эпитафии значатся подвиги в битве при Марафоне: он был воином и гордился тем, что был верным и храбрым афинским гражданином.

– Битва при Марафоне?

– Эта битва произошла в 490 году до н. э. и стала переломным моментом в греко-персидских войнах. Персы потеряли около 6400 человек убитыми, а греки только 192.

– Говорит само за себя.

– И правда. Он принимал участие также и в морском сражении при Саламине десять лет спустя, в 480 году до н. э., и в битве при Платеях. В результате двух этих сражений персы были повержены.

Если бы персы победили, греков постигла бы рабская доля и тирания. Эта мысль дала пищу для трагедий Эсхила: свобода и справедливость происходят от страдания.

Эсхил написал от шестидесяти до девяноста пьес. Сохранились только семь. (Как будто у нас есть кусочек ноги от знаменитой статуи.) К большому нашему счастью, сохранилась «Орестея» – суровая, душераздирающая, но прекрасная трилогия, которую Эсхил создал в зрелый период своего творчества. В целом она движется из тьмы к свету: из сурового мира, где жена считает себя вправе убить мужа, а сын в отместку убивает мать, в мир, где царит гражданский порядок и Правосудие. Мы движемся в сторону цивилизации, преследуемые дикими древними мстительными силами: красная кровь Агамемнона обращается красным цветом плащей у участников праздничного шествия, когда с Ореста снимают вину, а Эринии (Фурии) превращаются в Эвменид – Милостивых, и по их новому имени называется последняя часть трилогии.

Эсхилов греческий может оказаться непостижимым. Еврипид и Софокл гораздо проще для понимания, если вы новичок и только-только освоили грамматику и лексику трагедий – она довольно необычна, и там много восклицаний типа «Увы мне, несчастному!».

ТРАГЕДИИ, СВЯЗАННЫЕ С ДОМОМ АТРЕЯ

Несколько лет назад я задумал устроить греческий книжный клуб и хотел начать с «Агамемнона». Моя бывшая наставница, доктор Кристина Краус, заметила, что его язык «едва ли можно назвать греческим» и что лучше будет начать с чего-нибудь не столь запутанного. Поэт А. Э. Хаусман блестяще пародирует стиль Эсхила (и его переводчиков) в своем «Отрывке из греческой трагедии»:

Хор.

О ты, прекраснокожанообутаяГлава пришельца! Как, какие поиски,
Кого, зачем, отколь тебя доставили
В пределы наши славносоловьиные?
Я, вопрошая, жажду услыхать ответ, —
Но ежели случишься ты и глух и нем,
И не поймешь ни слова из речей моих,
То возвести об этом мановением[81].