Как натаскать вашу собаку по экономике и разложить по полочкам основные идеи и понятия науки о рынках

– Келтон и другие сторонники СДТ не отрицают значимости инфляции. Они считают, что СДТ не даст прироста инфляции, пока существует неиспользованный экономический потенциал или свободная рабочая сила. Если инфляция начнет расти, то правительства смогут легко ее контролировать, сокращая расходы или, в идеале, облагая налогом богатых, тем самым сокращая избыточную покупательную способность, которая тоже стимулирует инфляцию.

– Хм… неубедительно. А есть аргументы против? Наверняка найдется хотя бы один…

– Как ты, наверное, уже понял, за СДТ, как правило, голосуют левые политические силы, и поэтому правые конечно же ее презирают. Для правых СДТ означает захват власти государством[130]. Критики теории сомневаются, что инфляцию удастся держать под контролем и она снова будет использоваться всего лишь как скрытое налогообложение.

Также высказываются опасения, что в реальном мире государственные проекты, финансируемые за счет печатания денег, не только вернут в строй безработных и простаивающие фабрики, но и неизбежно вызовут отток рабочих и сырья из частного сектора, снова создав условия для инфляции.

Еще один хороший аргумент: если суверенные государства с энтузиазмом начнут внедрять СДТ, то скоро они обнаружат, что никто не хочет давать им взаймы в их собственной валюте. Не зря Греция перешла на евро, а Венесуэла так много занимает в долларах США.

– А ты что думаешь?

– Если количественное смягчение мне просто не нравится, то СДТ внушает страх. Хотя я не уверена, что они значительно отличаются. Думаю, они, скорее, перетекают друг в друга. Келтон говорит, что правительства могут и должны печатать деньги, пока не начнется инфляция. А это, в общем, и есть количественное смягчение. Основное различие между ними в масштабе: в том, насколько увеличивается денежная масса и каким образом – косвенно через банки или напрямую через государственные расходы.

– Знаешь, я слегка запутался. Мы собирались говорить о том, как правительство контролирует количество денег в экономике. Есть фискальная политика, которая касается налогов и расходов, и денежно-кредитная политика, связанная с процентными ставками, а еще с тем, сколько денег напечатать или выпустить на волю с помощью количественного смягчения. Правительства и центральные банки возятся с этими двумя способами, чтобы помочь своим странам выйти из рецессии и предотвратить депрессию. Я более или менее прав?

– Ты молодец, Монти. Кстати, мы почти дома, так что давай подводить итоги. Вплоть до 1960-х годов господствовало кейнсианство, то есть идея о том, что лучше справляться с рецессией при помощи фискальной политики. При уменьшении спроса государственные расходы могут вывести экономику из рецессии или даже вообще остановить ее развитие. В 1970-х годах эта идея вышла из моды. Европейская и американская экономики, которые в целом руководствовались кейнсианскими принципами, оказались неустойчивыми. Рост был низким, а инфляция и безработица высокими.

Требовались перемены. Под флагами Тэтчер и Рейгана в Великобритании и США появляется новое течение – монетаризм. Оно предполагает, что низкие процентные ставки будут побуждать людей активно использовать свои деньги, тратить их или инвестировать.

К 2000-м годам процентные ставки упали до исторического минимума. После финансового кризиса у центральных банков осталось не так много вариантов. Даже при почти нулевых процентных ставках потребители были по-прежнему не готовы тратить, а инвесторы – вкладывать средства. По выражению Кейнса, страны пытались «сдавить макаронину, как пружину». В итоге центральные банки начали экспериментировать с более радикальной денежно-кредитной политикой, такой как количественное смягчение. Затем пришел COVID-19 – и тут даже центральные банки начали призывать к возвращению фискальной политики.