Как пингвины спасли Веронику

В последний раз, когда мы виделись, я спряталась за деревом, чтобы посмотреть, как он отреагирует, если я не приду. Он выглядел по-настоящему расстроенным… Пока я не начала петь. Как засверкали тогда его глаза!

– Вери, ты здесь! Великолепно! – воскликнул он, заключая меня в объятия.

Мне нравится, как забавно он говорит по-английски, особенно как он постоянно употребляет слово «великолепный». Я и сама начала то и дело его использовать.

«Было бы великолепно, если бы ты еще раз меня поцеловал». «Было бы великолепно, если бы ты расстегнул мою блузку». «Было бы великолепно, если бы вы медленно, но крепко сжали меня руками здесь и здесь».

Он всегда рад повиноваться.

Когда я чувствую прикосновения Джованни на своем теле, война, боль и ненависть исчезают. Мы вместе, и ничто другое не имеет значения.

* * *

Понедельник, 25 августа 1941 года

Данвик-холл

Вчера нам с Джованни удалось провести вместе целый день, пока тетя М. была на собрании в церкви. Мы бродили по зеленому лугу, усеянному одуванчиками – нашими цветами. Некоторые из них были ярко-желтыми, но многие уже отцвели, превратившись в белые шарики. Мы шли рука об руку, и тысячи парашютиков разлетались по ветру, как конфетти, в потоках солнечного света. Я решила расспросить Джованни о его жизни.

Джованни родился в 1923 году, значит, ему уже восемнадцать лет (на три года больше, чем мне, хотя он думает, что разница меньше, ведь я сказала, что мне семнадцать). Он близок со всеми членами своей семьи, но особенно с мамой.

– Когда меня забрали, мама рыдала, громко причитала, она выплакала целое море слез! Из-за этого мне было еще труднее уезжать.

Услышав это, я вспомнила свою эвакуацию из Лондона и красные, опухшие глаза мамы. Я тут же выбросила это воспоминание из головы и спросила Джованни, нравилось ли ему в армии.

Джованни сказал, что, когда он уже привык к своей новой жизни, ему нравилось шутить со своими однополчанами. Но он чувствовал себя очень неумелым во всем, что касалось войны. Их взвод прошел минимальную армейскую подготовку, прежде чем их отправили воевать в Ливию.

Я попыталась представить себе, какого это. Понятия не имею, где находится Ливия.

– Тебе было страшно? – поинтересовалась я.

– Конечно. – Он сорвал одуванчик и сдул его белую шевелюру. – Я боялся кого-нибудь убить и боялся, что кто-нибудь убьет меня.

Но британская армия вторглась в Ливию и взяла в плен весь взвод прежде, чем Джованни успел сделать хоть один выстрел. Их всех отправили сначала в лагерь для военнопленных в Египте, затем в Лондон, а потом наконец распределили по всей Британии. Лагерь, в котором оказался Джованни, находится в хижине Ниссена примерно в пятнадцати милях от фермы Исткотт. Там живет пара сотен военнопленных из разных уголков Италии.

– Я думал, что жизнь в плену будет совсем тяжкой. Но все не так уж и плохо. Ваша страна потеряла много людей, много рабочих рук. Для труда они используют женщин гораздо больше, чем раньше, но этого все равно недостаточно. Англии нужны дополнительные рабочие руки. Так что смотри! Мы, итальянцы, тут в плену, но если мы будем работать, они готовы нам платить. Сигаретами, талонами на еду, небольшими поблажками. Как ты думаешь, что мы сказали, когда они спросили, будем ли мы сотрудничать?

– Ты сказал «да».

– Некоторые из моих итальянских друзей верят, что Муссолини однажды застрелит их, если они согласятся, поэтому они сказали «нет». Но этих людей все равно посылают работать под надзором. Я согласился и теперь могу оставаться на ферме Исткотт и получаю некоторую свободу… И не только… – Он нежно погладил меня по щеке. – Твое лицо, – восхищенно вымолвил он. – Твое прекрасное, прекрасное лицо.

Мне было смешно, но я все равно мурлыкала от удовольствия.

Когда мы отвлеклись от поцелуев, я попросила прядь его волос. Я специально захватила для этого ножницы. Я отрезала локон и аккуратно спрятала его в свой медальон вместе с прядями мамы и папы.

Джованни, казалось, был очень тронут и потрясен моим жестом.

– Ты приедешь и будешь жить со мной в Италии, Вери, когда война закончится?

Я смотрела на него, пока он стоял, окруженный пушистыми семенами одуванчика, будто вокруг него танцевали крошечные феи.

– Да, – ответила я. – Конечно да.

– О, Вери, моя драгоценная дорогая! – воскликнул он, подхватывая меня на руки. – … Но, может быть, ты хочешь остаться в своей стране?

Я скорчила гримасу.

– Нисколечко. О нет. Точно нет.

– Тогда я покажу тебе великолепные площади и фонтаны. Мы побродим в тени оливковых деревьев…

– Что за оливковые деревья? – поинтересовалась я.

Мне следует узнать побольше, если я собираюсь жить в Италии.

– Оливковые деревья? Это деревья, на которых растут оливки!

– Но что такое оливка? – все еще не понимала я.

– О, Вери, моя прелесть, есть много, много сортов оливок. Они бывают зеленые, или черные, или фиолетовые, вот такие большие, – он показал их размер рукой, – и они одновременно сладкие и горькие. На вкус как солнце и земля и… – Он на мгновение замолчал. – Они на вкус как молодость.

Я ударила его рукой по груди.