Читаем Как пингвины спасли Веронику полностью

Как пингвины спасли Веронику

Она растащила нас. Мы сердито уставились друг на друга, переводя дыхание. У Норы текла кровь из носа, волосы выбились из сеточки. А у меня была разодрана левая щека.

Мисс Филпоттс повела нас в кабинет директрисы. Мисс Харрисон оторвала взгляд от стола, возмущенная нашим появлением.

– Я в ужасе, девочки. Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Мне очень жаль, мисс Харрисон, – простонала Нора, прижимая к носу запачканный кровью платок. – Я просто не могла остаться в стороне и ничего не сделать. Я разозлилась из-за… – она сделала паузу, наполненную презрением и самодовольством, – из-за того, что она сделала с моим приятелем.

Директриса повернулась ко мне.

– Это звучит не очень хорошо. Вероника, что ты можешь сказать в свое оправдание?

Я стояла, высоко подняв голову и не обращая внимания на саднящую щеку. Я решила придерживаться своей тактики и ничего не говорить.

Нора вмешалась:

– При всем уважении, мисс, вы только посмотрите на нее. Ей нечего сказать, и я вам объясню почему – она беременна.

Директриса пронзительно взвизгнула:

– Это правда, Вероника?

Мне было нечего сказать в свою защиту.

– Тебе пятнадцать лет! Ты еще дитя. Как такое могло произойти? Это просто невероятно – невообразимо!

Теперь она уже почти визжала.

– Забеременеть в пятнадцать! Пятнадцать! Ты мне противна, Вероника Маккриди. Мы сделали для тебя все возможное в таких тяжелых обстоятельствах. Да, ты пережила страшную утрату, и сейчас ужасные времена, но это не оправдание – приличные девушки так себя не ведут. Где твое чувство долга – перед этой школой, перед памятью твоих родителей, перед твоей бедной престарелой тетушкой, которая так заботится о тебе?

Я должна была чувствовать себя полной покаяния и смирения. Но не чувствовала. Внутри меня зарождался протест.

– Ты не сможешь продолжать учиться в этой школе, – продолжила мисс Харрисон. – Ты опозорила на всех. Я позвоню твоей благочестивой тете и попрошу ее немедленно приехать и забрать тебя.

– Как скажете;

Нора уставилась на меня, ее глаза были наполнены ненавистью.

Они позвонили тете М., но та отказалась ехать за мной. Вместо этого мне велели самостоятельно добираться до ее дома. Пришлось сорок минут идти пешком до автобусной остановки, затем целый час ждать автобуса, а затем идти через весь Эгглворт.

Когда я добралась, моя двоюродная бабушка ждала меня в дверях.

– Ноги твоей не будет в моем доме.

– Прошу вас, тетя Маргарет. Я устала.

– Устала? Устала? И кто же виноват в этом? С момента, когда я впервые увидела тебя, я знала, что тебе нельзя верить. Омерзительная, неблагодарная девчонка. Грязная, паршивая, плохая девчонка, посмевшая совершить такое и навлечь на память своих бедных родителей позор. Опозорить меня!

Она все не замолкала и продолжала свою разгромную речь. Тетя Маргарет успела позвонить на ферму Исткотт, очевидно, пытаясь заставить Гарри жениться на мне, чего он, конечно же, ни за что бы не сделал.

– Я тоже не собираюсь выходить за него замуж, – заявила я. – Кто-нибудь вообще хотел спросить моего мнения?

– Мальчик клянется, что ребенок, которого ты вынашиваешь, не его. Он заявил мне самым грубым образом, что не собирается воспитывать ребенка – он назвал его другим словом, которое я не хочу повторять. И клянется, что никогда не прикасался к тебе. Посмотри мне в глаза и скажи: отец ребенка Гарри Драмвелл?

– Нет.

Если бы я не вырвалась из его объятий и не плюнула ему в лицо той ночью, он мог бы им быть. Но отцом был не Гарри, и я рада этому.

– Да простят тебя Небеса, девочка! Со сколькими же мужчинами ты встречалась? Если это был не он, то кто тогда?

Я выпалила в ответ:

– Мужчина в десять раз лучше, чем Гарри. Мужчина, которого я люблю всем своим сердцем. Вам не стоит беспокоиться, тетя, потому что после войны мы уедем жить в другую страну и заберем своего ребенка.

Нашего ребенка. До этого я ни разу не произносила это вслух. Эти слова отпечатались у меня в сердце.

Капли дождя тяжело падали на мои волосы и плечи. Тетя М. неохотно отодвинулась, что впустить меня в дом.

– Кто он? – спросила она.

– Солдат.

– Но где, скажи мне на милость, ты могла встретить солдата?

Я опустилась в кресло.

– «Ибо сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке», – пробормотала я. Но тетя не оценила цитату.

– Ты не прикоснешься к еде, Вероника, пока не расскажешь мне все.

Я уже так много потеряла. Казалось, что больше мне терять нечего.

– Мой возлюбленный – добрый, достойный человек, – резко ответила я. – Он сражался за свою страну.

– Немец? – спросила тетя Маргарет, переводя дыхание.

– Итальянец.