Кровь и боль во время родов были поистине ужасны. Невыносимы. Но я не хочу вспоминать об этом сейчас, потому что теперь все по-другому. Он здесь: новая жизнь, мой, только мой мальчик. Весь красный, извивающийся, но совершенный во всех отношениях. Я восхищаюсь его крошечными пальчиками на руках и ногах, и каждый раз, когда я смотрю на него, меня охватывает прилив бесконечной любви. Это совсем не та любовь, которую я когда-либо испытывала. Она бесконтрольная, безграничная… но при этом нежная, так что все изнывает внутри.
– Ты… ты как будто игрушечный… И такой странный… Но просто восхитительный! – шепчу я своему малышу. Он что-то лопочет в ответ.
Я решила дать ему итальянское имя, но я знаю всего два – Джованни и имя его отца.
– Энцо. Тебя зовут Энцо? – спросила я его только что. Крошечные ручки восторженно взметнулись в воздух. Кажется, ему нравится, как звучит это слово.
Мне удалось найти ножницы, которыми сестра Молли перерезала пуповину. Я аккуратно отрезала несколько локонов Энцо для своего медальона.
Вот так, положу их рядом с локонами твоего папы, малыш Энцо. Однажды ты встретишься с ним, мой дорогой итальянский мальчик. Я уверена в этом.
Еще один год закончился, начинается новый. Мне шестнадцать, и я все еще живу здесь, в монастыре. У нас с Энцо все в порядке. Мы заботимся друг о друге. И даже больше, мы находим утешение друг в друге. Теперь я никогда не бываю одинока.
– Ты и я против всего мира, мой дорогой малыш, – шепчу я сыну. – До тех пор, пока твой папа не придет за нами. Только пока папа не придет за нами…
Монахини не обращают особого внимания на Энцо. Я снова работаю в прачечной и держу его рядом. Большую часть времени он ерзает и хихикает в своей колыбели или поднимает свои маленькие ручки и рисует в воздухе узоры, как будто играет на воображаемой скрипке. Я сажаю его на пол всякий раз, когда есть возможность, и смотрю, как он ползает, исследуя все вокруг. Когда он смеется, я смеюсь вместе с ним. Когда он плачет, я прижимаю его к своему сердцу, пока он снова не почувствует себя в безопасности. Когда он пачкается, я вытираю его и переодеваю, чтобы он снова выглядел безупречно. Его подгузники добавляют мне работы в прачечной, но я с бо´льшим удовольствием постираю что-то малышу, чем этим глупым монахиням.
Я часто откладываю стирку, чтобы броситься к своему Энцо, взять его на руки и укачать. Я пою «Ты мое солнце» или любую другую песню, которая приходит мне в голову, и ему это нравится. Он обхватывает своими пальчиками мой большой палец и крепко сжимает его или хватает меня за выбившиеся пряди волос. Я выполняю только половину того объема работы, который делала раньше.
У бедного Энцо вообще не было игрушек, но теперь я сделала ему куклу из старого носка. Однажды я засиделась допоздна, вышивая на нем кошачью мордочку, мордочку с широкой улыбкой и шерстяными бакенбардами. Всякий раз, когда я надеваю куклу на руку и заставляю ее мяукать, Энцо визжит от радости.
А еще я обнаружила, что в монастыре есть библиотека.
В основном там религиозные книги, но есть и классические романы, которые я люблю. По вечерам я читаю вслух «Айвенго», укачивая сына на коленях. Он смотрит на меня своими большими темными глазами и льнет к моей груди, успокаиваемый моим голосом. Затем я рассказываю ему все о его красивом папе и о том, как однажды мы втроем будем жить вместе в Италии и есть великолепные оливки.
33
Патрик
Что? И это все? Записи закончились. В дневнике осталась только куча пустых страниц. Невероятно. Почему она вдруг прекратила писать? Я в растерянности.
Кажется, что она любила своего ребенка, просто обожала. Но ведь я знаю, что в какой-то момент Вероника отдала его на усыновление. Какого черта?…
Этот вихрь мыслей, не прекращая, кружит у меня в голове. Придется встретиться с бабулей Ви, когда она вернется из Антарктиды, и посмотреть, смогу ли я убедить ее рассказать мне, что было дальше. Совсем не понимаю эту женщину.
34
Вероника
Что-то происходит с моим сморщенным старым сердцем. После семи десятилетий бездействия оно, кажется, снова начинает биться. Я могу объяснить это только постоянным присутствием рядом со мной маленького, круглого, пушистого пингвиненка.
Я и правда обожаю пингвина Патрика гораздо больше, чем следовало бы, и гораздо больше, чем сама себе признаюсь. Совместная забота о нем, похоже, сблизила меня с Терри.
Сегодня День подарков. Осталось всего несколько дней до возвращения в Шотландию, скоро мне придется оставить их обоих. Терри сидит рядом со мной на кровати, а малыш Патрик растянулся у меня на коленях. Мы только что покормили его рыбными палочками с пюре, так что он в полном блаженстве.
Терри поднимает пустую тарелку.
– Полагаю, мне стоит пойти заняться чем-то полезным.
– Нет, прошу вас, не уходите так скоро!
Терри ставит тарелку обратно и с любопытством смотрит на меня.
Я переживаю совершенно новое для себя чувство: мне хочется открыть свое сердце и Терри, и пингвину.