К сожалению, мой муж любил всех женщин, а не только меня. Через год после свадьбы у него случился первый роман. Я все знала с самого начала. Он не особо старался заметать следы, а его дама повсюду оставляла следы губной помады и свои кружевные подвязки. Она была его секретаршей. Какая банальность. Мне было противно, когда я узнала, но не сказать, чтобы я удивилась. Потом Хью устал от секретарши, и интрижек у него стало так много, что из его любовниц можно было собрать гарем. Мне все это надоело, и в конце концов, после восьми лет его лжи и неверности, я подала на развод. Я хорошенько поднаторела в финансовых делах и смогла вынести из этого максимальную выгоду. Мне удалось сохранить за собой немало загородных домов.
С тех пор я продала большую часть из них. Так я и получила свои миллионы, – рассказываю я Терри. – Я с умом вкладывала деньги на протяжении десятилетий и совсем немного тратила на себя.
Ну, по крайней мере, мало по моим меркам. Хотя я трачу намного больше, чем, скажем, Эйлин. Или Терри.
Замуж выходить мне больше не хотелось.
В глазах Терри ясно читается сочувствие:
– Неудивительно.
– Много лет спустя я все-таки узнала кое-что о своем сыне. Кузина его приемных родителей смогла отыскать меня. Но только чтобы сообщить о его смерти.
Помню тот день в мельчайших подробностях. Проверяю почту и достаю оттуда письмо на трех страницах, рассказывающее о жизни Энцо, или правильнее будет сказать Джо Фуллера – так его теперь звали. Узнаю, что он погиб в результате несчастного случая в горах и что у меня уже никогда не будет возможности узнать его.
Терри утирает глаза краем рукава.
– Мне так жаль, Вероника. Вам столько всего пришлось пережить! Но вы… вы никогда не плачете, Вероника.
– Нет, не плачу.
Это действительно так. Я не пролила ни слезинки с того дня, когда тетя Маргарет сказала мне, что плачут только слабаки. Мне не хотелось быть слабой. И теперь не хочется. Я всегда презирала слабость.
– Но не плакать никогда! Мне всегда казалось, что это невозможно. Как вам это удается? – громко всхлипнув, спрашивает Терри.
– Годы тренировок, – отвечаю я. – Долгие, долгие годы. – Я продолжаю свой рассказ: – В письме говорилось, что у Энцо нет детей, и я поверила. Но недавно мне пришло в голову, что эта приемная кузина не могла знать этого наверняка. И я решила проверить. Так я узнала о своем внуке – Патрике.
Другой Патрик резко замирает и поворачивается, чтобы снова на меня посмотреть – он узнал свое имя. Я протягиваю руку птенцу. Он подходит к ней бочком и трется головой о пальцы. Я рада этому прикосновению, рада ощущать крошечный острый клювик и растрепанный детский пушок.
– Должно быть, вы были так рады отыскать внука спустя столько лет! – радуется Терри, ей отчаянно хочется увидеть свет в финале этой мрачной истории. Она верит, что мы с моим внуком обрели счастье друг в друге.
Я не отвечаю. Внутри меня возникает неприятное, вязкое чувство. От него становится холодно и некомфортно.
Мне нужно побыть одной.
Пингвиненок Патрик мирно спит. Одна нога слегка приподнята и упирается в боковую часть чемодана. Его грудь поднимается и опускается с каждым вдохом и выдохом, из открытого клювика доносится тихий пингвиний храп.
Я медленно потягиваюсь. Все изменилось. Прошлое вышло на поверхность. Воспоминания о моем папе, о маме, Джованни и моем драгоценном Энцо отзываются болью внутри меня. Мой маленький сыночек, я так и не смогла тебя отыскать, тебя забрали так рано – когда ты даже не знал своего имени, не понимал, как я тебя люблю.
Я так скучаю по всем, по той жизни, которую у нас отняли. Каждого из них забрали у меня слишком рано.
Меня будто разрывает изнутри.
Эта комната слишком мала. Она вызывает у меня приступ клаустрофобии. Здесь тяжело дышать. Недалеко отсюда огромная стая пингвинов Адели ждет меня под бескрайним полярным небом. Пингвины могут помочь, я уверена в этом. Они несут в себе древнюю мудрость, которая превосходит бессмысленные метания человека. Я должна пойти к ним. Только я, Вероника Маккриди, природа и пять тысяч пингвинов. И больше никого.
Дитрих сейчас в компьютерной комнате. Терри и Майк разговаривают на кухне. Я бесшумно натягиваю куртку и унты. Беру свою палку. На этот раз не буду таскать с собой сумку. Крадусь как можно тише и выбираюсь наружу.
Дует холодный ветер, и мне в лицо летят хлопья снега. Иду так быстро, как только могу, чтобы отойти подальше от исследовательского центра. Не оборачиваюсь. Дышу прерывисто. Изо рта выходят клубы пара – настолько холодный воздух. Заставляю себя идти дальше, подняться вверх по склону, я тяжело опираюсь на палку.
Мое лицо онемело. Сегодня холоднее, чем было раньше. Облака висят низко, небо в мутных разводах. Ветер усиливается по мере того, как я ухожу все дальше от базы. Он сбивает с ног и свистит в ушах. Но сила внутри меня не менее яростная, чем этот ветер, и она гонит меня вперед. Я должна увидеть пингвинов, наконец-то побыть с ними наедине. Шаг за шагом, снова и снова. Каким-то образом, несмотря на то, что я еле дышу, я добираюсь до вершины склона.