Мне ничего не остается, как пойти на поводу у своего желания. В конце концов, что мне терять?
Я начинаю свой рассказ – медленно, размеренно, тщательно подбираю слова. Делюсь самым сокровенным, тем, что никогда и никому не собиралась рассказывать. Я повествую двум своим зрителям об эвакуации в Дербишир, в Данвик-холл; рассказываю о тете Маргарет, о моих так называемых подругах, Джанет и Норе, об ужасной смерти моих родителей. Затем рассказываю о Гарри и Джованни, моей подростковой беременности и последующем изгнании в монастырь.
Патрик ерзает – он удивлен, что я так разошлась. Для него это очень непривычно. Он перекатывается на бок, чтобы видеть меня одним глазом. Его лапки соскальзывают с моих колен, и Терри, которая бессознательно придвинулась ближе, осторожно приподнимает их и кладет к себе на колени, так что Патрик будто соединяет нас.
Я избегаю смотреть Терри в глаза, пока рассказываю все это. Так мне проще. Я направляю взгляд на своего малыша-пингвиненка и рассеянно поглаживаю его грудку указательным пальцем. Его мордочка такая невинная и любопытная, ее вид приносит мне утешение.
Никогда не думала, что поделюсь с кем-то тем, что произошло с моим ребенком. И все же сейчас, в этом полевом центре на острове Медальон на антарктическом полуострове, я почему-то это делаю – рассказываю все ученой в очках и крошке-пингвину. Будто моя история существует уже независимо от меня и не закончится, пока не придет к логическому завершению.
Рассказываю об Энцо. Отрывистыми, короткими, безучастными предложениями, которые даже близко не смогут передать, что он значил для меня. Что он до сих пор значит.
– Двадцать четвертого февраля 1943 года Энцо крепко спал в своей кроватке. Я кипятила грязные тряпки, когда услышала их. Громкие веселые голоса, говорящие с иностранным акцентом. Они обсуждали, что хотят посмотреть какие-то особые виды трав перед отъездом. Сестра Амелия повела их по коридору в сад во внутреннем дворе. Я оставила дверь прачечной открытой, чтобы пар выходил наружу. Как же глупо я поступила, что не закрыла дверь… Что позволила им увидеть его… Если бы я только закрыла эту дверь…
Перевожу дух и продолжаю:
– Они заглядывают внутрь. Мужчина и женщина, намного старше меня. Я видела их удивление и умиление при виде моего Энцо, спящего под своим одеялом. Они спросили, можно ли его подержать. Я неохотно согласилась. Откуда мне было знать? Я ведь совсем ничего не понимала! Они взяли его на руки и принялись что-то ласково шептать ему. Энцо улыбнулся своей прекрасной улыбкой, немолодая пара слишком долго ею восхищалась. А потом, две недели спустя…
Я вернулась в прошлое – в 11 марта 1943 года. Шестнадцатилетняя мать, раненая, но все еще сильная. Все еще полна надежд и мечтаний, несмотря на все, что произошло. Полна энергии и жизни. Хотя сегодня я немного вымоталась. Сейчас я кладу монашеское одеяние в барабан, медленно поворачиваю ручку, наблюдая, как вращаются лопасти и потоки воды сливаются в ведро. Мои мысли заняты Энцо. Сестра Амелия отвела его в кабинет для осмотров, чтобы врач посмотрел на его первые зубки. Почему-то от этого мне как-то не по себе. Опускаю ручной привод и начинаю раскладывать рясу, чтобы она высохла. Делаю то же самое со второй, с третьей, затем с четвертой: передо мной висят рядами черные полотна. На пятой рясе я начинаю переживать, что, возможно, с зубами Энцо что-то не так. Когда я стираю девятую, сына мне так и не вернули. Меня охватывает паника. Бросаю кучу белья на пол. Бегу через весь монастырь и забегаю наверх в кабинет для осмотра. Тишина, пустой стол, и никого нет. Бросаюсь обратно вниз, мои ноги громко стучат по лестнице. В коридоре я на всей скорости врезаюсь в сестру Амелию.
– Где Энцо? – слышу я свой вопрос, срывающийся на крик.
Монахиня медленно качает головой в ответ. Ее пальцы берутся за серебряный крест, висящий у нее на шее.
Я смотрю на нее, обезумев от страха.
– Что вы с ним сделали?
И тогда она рассказывает мне.
Мой оглушительный крик разлетается по коридору.
Мой малыш, мой бедный малыш.
35
Вероника
– Вероника, боже!
Встревоженный криком Терри, Патрик спускается на пол. Он ловко приземляется и принимается вразвалочку бродить по комнате, засовывая в клюв все, что попадается на пути.
– Как вы смогли это вынести? – спрашивает Терри. – Что у вас вот так забрали ребенка? Как люди вообще справляются с таким горем?