Вполне возможно, он внес определенный вклад, но не благодаря своим вербальным дегустационным заметкам, где он не только расширяет, но и подрывает устоявшийся лексикон для описания ароматов и вкусов вина. «Чувствую запах банановой кожуры, – любит он говорить в ходе дегустации, глядя в камеру. – Паста из грецкого ореха и миндаля, определенно ореховый аромат». До определенного предела все вполне традиционно. Но после стандартного упоминания абрикоса и масляного попкорна он уходит в отрыв, рассказывая, например, что вино пахнет, как Nerds или Big League Chew (популярные конфеты, которые ассоциируются у Вайнерчука с приятными воспоминаниями), или сравнивая употребление вина с разгрызанием двигателя, а однажды вообще описал пино нуар с побережья Сономы так: «Вы сбиваете оленя, оттаскиваете его на обочину, вонзаете в него нож, вырезаете кусок мяса и вгрызаетесь в свежую оленину, посыпаете сверху черным перцем и клубникой и поедаете, словно злобное ужасное человеческое существо».
Для развлечения и импровизаций Вайнерчук подходит идеально. Но его вербальные дегустационные заметки, пусть и почерпнутые из другого источника, возможно, даже имеющие галлюциногенную природу, сводятся к тому же нескончаемому перечню малопонятных характеристик, которые ровным счетом ничего стоящего не говорят о вине.
Заметность Вайнерчука в винном бизнесе никоим образом не связана с его дегустационными отзывами и используемыми им ассоциациями. Успех объясняется его харизматичной личностью и готовностью сидеть, фигурально выражаясь, за одним столом с аудиторией, вместо того чтобы напускать на себя вид всезнайки, свойственный старому поколению критиков. Он может разлить вино перед камерой, пока вращает его в бокале, и посмеяться над этим. Или намеренно неправильно произнести название немецкого вина и тут же задаться вопросом, дегустирует ли он спирт или кислоту. Или с улыбкой признать, что чего-то не знает, не проявляя при этом агрессии. Подобная скромность пользуется бешеной популярностью у винных новичков и делает его дегустационный вокабуляр более удобоваримым, менее таинственным.
Манеры Вайнерчука обезоруживают зрителя. Он благодушен к аудитории, за исключением тех, кем движет кровный интерес в сохранении вина как своего рода средства обывательского времяпрепровождения. Его обвиняли в упрощенчестве из-за сравнения вина с конфетами. А чем лучше термины, описывающие расплавленные лакричные леденцы и инжирное повидло?
Правда в том, что попытки разложить сложности вина на элементарные компоненты – занятие бесполезное и эгоистичное, его результатом является отчуждение тех самых людей, коих писатели должны приманивать. Опуская или упрощая дегустационные заметки, вы ни в коем случае не потакаете общественному невежеству в плане вина, поскольку эти записи не представляют практически никакой ценности. Зато они вынуждают винных авторов придумывать новые способы донесения полезной информации. К тому же некоторые дегустационные заметки порой отбивают охоту у людей интересоваться вином, поскольку не всегда можно уразуметь, о чем толкуют писатели.
Мне гораздо интереснее отзывы, где дается общее описание вина со ссылками на характеристики без чрезмерных подробностей и, что важнее, где вино помещается в контекст (трапеза, социальная или культурная ситуация). В определенном смысле можно сказать, что лучший способ писать о вине – это не писать о вине или, по крайней мере, писать о нем как об отдельном элементе целостной картины. В своих изысканных мемуарах «Жизнь без пробок» (A Life Uncorked) Хью Джонсон писал о белых бургундских винах, используя легко понимаемый язык: