А еще ее мучили сомнения относительно побега. Чтобы сбежать, ей нужна вся ее магия, а для этого надо снять браслет. И в этом была загвоздка.
Есть всего два способа разорвать связь…
Решение Долохова вернуть ей часть магической энергии, конечно, стало полной неожиданностью, но вариант, что он освободит ее, виделся ей чем-то совершенно фантастическим, напрочь оторванным от реальности. Сделать подобное – значит подписать себе смертный приговор, и с какой бы симпатией Долохов не относился к ней, свое благополучие ему, безусловно, дороже. Поэтому гриффиндорка понимала, что чтобы вернуть магию, ей придется разрушить все самые прочные моральные барьеры и отважиться на жуткий шаг, который изменит ее навсегда.
В этом мире было много того, что Антонин терпеть не мог. Он вообще был не особо терпимым человеком, и, скорее, было проще перечислить, что его не бесило, чем наоборот. Но последнее время в копилку раздражающих вещей, помимо необходимости совмещать работу в Тренировочном центре с обязанностями советника в этом дурацком Совете законодателей, добавилась неясность ситуации с его личным врагом.
Хренов Джагсон висел над ними с Роули как лезвие гильотины, угрожающее вот-вот обрушиться на их шеи. Им пришлось повременить с реализацией плана касательно нового целителя, потому что тот совершенно невовремя почти на месяц уехал повышать квалификацию в США. Но, будто опустошив флакончик с Феликс Фелицис, они столкнулись с весьма своевременным решением Темного Лорда отправить Джагсона на срочную миссию во Францию, что вынудило того отложить визит в Св.Мунго до возвращения. И теперь им оставалось лишь надеяться, что он прибудет в Лондон не раньше целителя Персиваля, чтобы они смогли осуществить свой чертовски рискованный замысел.
Гребаная неразрешенная проблема не давала Антонину покоя ни днем, ни ночью, и лишь умопомрачительный секс с милой грязнокровкой дарил ему такой необходимый ежедневный лучик света, прорывающийся сквозь густой туман неопределенности.
А секс, надо сказать, и правда был потрясным. Конечно, с его чувственной девочкой ему всегда было хорошо, но с тех пор, как магия снова забурлила в ее венах, их близость стала почти интуитивной. Они соединялись не только физически – их магические энергии переплетались настолько крепко, что внутри все ликовало. Он знал, даже ощущал, что она испытывала то же воодушевление, что охватывало его всякий раз, как он входил в нее. Ему нравилось смотреть ей в лицо в самом конце – девочка прикрывала глаза, но реснички продолжали трепетать, ротик приоткрывался и тихий стон вырывался из него прямо перед тем, как мышцы внизу начинали усиленно сокращаться. А потом мощная энергетическая волна ударяла в центр его удовольствия, и в тот же миг, войдя в нее так глубоко, как только мог, он изливался внутрь до последней капли.
Раньше он мог совершать два и даже три акта за вечер, но сейчас всего одно соитие выжимало его без остатка, надолго оставляя в теле приятную расслабленность. Однако, он быстро понял, как продлить эстетическое наслаждение без необходимости мобилизовывать все силы организма, и часто, несмотря на вялое сопротивление девочки, он начинал совершать манипуляции с ее юным телом, руками и губами добиваясь от нее еще пары оргазмов.
Антонин видел, что его стеснительная кошечка ненавидела этот момент в той же степени, в которой и жаждала его, и эта борьба между ее разумом и телом превращалась в радующее глаз шоу, которое никогда ему не надоедало.
А вчера шоу вообще стало фееричным, когда грязнокровка настолько сильно возбудилась, что даже не обратила внимания, как он аккуратно провалился пальцем во вторую ее дырочку, обильно смазанную стекающими по половым губам соками. Наблюдая за девочкой, выгнувшейся в сильном оргазме, ему безумно захотелось попробовать с ней что-то новое. И, к своему удивлению, он осознал, что это желание было продиктовано вовсе не эгоистичным стремлением разнообразить свое удовольствие. Напротив, он хотел показать ей новые грани сексуальных утех.
За все эти месяцы они ни разу не экспериментировали. Он входил в нее по всем старомодным канонам, лишь один раз предприняв попытку перевернуть ее на живот, чем вызвал сильный протест. Позже он догадался, почему встретил такое сопротивление – именно в этой позе он взял ее в их первую ночь, воспоминание о которой не могло не быть болезненным для нее.
Тогда он связал ее и просто… изнасиловал, не особо заботясь о ее удобстве. Он думал лишь о себе. Но сейчас ему было очень важно, чтобы она познала те же радости секса, что и он за свою бурную молодость. И несмотря на то, что ему не терпелось приохотить ее ко всему и сразу, он понимал, что способ «в омут с головой» не подходит для его застенчивой, осторожной и чрезмерно принципиальной малышки.
Поток воспоминаний о ночах с грязнокровкой, который на время отвлек его от назойливых мыслей о долбанном Джагсоне, был прерван стуком в дверь кабинета, выделенного ему, как члену Совета законодателей.
– Войдите! – бросил он.