Мне искренне жаль, что я не написал вам раньше, но еще сильнее я сожалею, что за все это время так и не осмелился навестить вас.
Все потому, что мне невообразимо совестно смотреть вам в глаза.
Пятнадцать лет вы воспитывали меня, надеясь, что я вырасту достойным человеком, но я подвел вас. Я совершил множество скверных, даже жутких поступков, за которые, наверное, мне никогда не сыскать прощения. Я надеюсь завтра искупить хотя бы несколько своих грехов.
И даю вам слово, что, если судьба будет ко мне благосклонна (хотя я не знаю, чем мог бы эту благосклонность заслужить), я обязательно вернусь домой и расскажу все, как есть, ничего не тая.
Сейчас же я просто хочу, чтобы вы знали, что не проходило и дня, чтобы я не вспоминал вас, и что мой побег из дома не был попыткой сбежать от вас, а лишь способом найти свое предназначение.
В какой-то степени я его нашел.
Надеюсь на скорую встречу,
ваш Антонин».
– Не понимаю, почему портрет Снейпа должен тут висеть?
– Это традиция школы, – сквозь зубы процедил Амикус, бросив быстрый взгляд на розовое пятно, маячащее у портрета бывшего директора.
– Но ведь портрет Дамблдора Вы тут не повесили? – с приторной ухмылочкой напомнила Амбридж.
– По понятным причинам, – бросил мужчина, стараясь не смотреть на собеседницу.
– Ну вот видите, когда есть причина, можно нарушить любую традицию, – продолжая улыбаться, произнесла женщина. – Итак, могу ли я надеяться, что в течение часа Вы избавите меня от необходимости лицезреть в моем кабинете это мрачное черное полотно?
В моем кабинете… Сука. Да ты тут от силы раз пять за все время появилась.
– Конечно. Как скажете, мадам директор, – холодно проговорил Амикус.
– Прекрасно, – сладким голосом протянула Амбридж. – И еще я хотела поговорить с Вами относительно оформления Большого зала.
Амикус сглотнул, подавив рискующее сорваться с губ ругательство.
– И что же конкретно Вы хотели обсудить по поводу оформления? – почти по инерции проговорил он.
– Цветовую гамму. Она довольна мрачная, – пропела женщина.
Кэрроу вскинул брови.
– Мрачная? Да там все в белом и серебре.
– Я имела в виду, что это смотрится весьма тоскливо и совсем не соответствует настроению, которое должен дарить такой замечательный праздник, как Рождество.
– Но эти цвета утвердил Попечительский совет.
– Профессор Кэрроу, если Вы забыли устав школы, то я напомню Вам, что последнее слово в таких вопросах в любом случае за директором, – хоть улыбка по-прежнему была на губах женщины, ее глаза искрились нескрываемой злостью.
– И что Вы от меня хотите?
– Я ожидаю, что Вы разбавите это унылое убранство чем-то более ярким, праздничным. Добавьте красок. Цветов там… Не знаю… Гирлянд разноцветных.
– И когда я должен это успеть? До начала праздника меньше четырех часов.
– Ну я же не прошу Вас заниматься этим в одиночку. Задействуйте персонал, эльфов в конце концов. Почему я должна всему Вас учить? Но, конечно, если Вы не способны выполнить столь простое поручение, – Амбридж с напускной грустью отвела глаза, – я легко найду того, кто подходит к работе с бо́льшим энтузиазмом, – женщина снова посмотрела на собеседника. – Надеюсь, я ясно донесла свою мысль?
– Яснее некуда, – ответил Амикус, угрюмо ухмыльнувшись.
– Вот и чудно! – излишне восторженно произнесла Амбридж, после чего, последний раз одарив мужчину приторной улыбочкой, вышла из директорского кабинета.
Когда дверь захлопнулась за женщиной, Амикус издал мучительный стон, вскинув голову к потолку. Одному Мерлину известно, как же его бесила эта дама с сомнительной родословной. Но, по крайней мере, видеть ее ему приходилось нечасто – новоиспеченная директриса очень редко посещала Хогвартс, предпочитая управлять школой из своего кабинета в Министерстве, лишь раздавая поручения и направляя комментарии к еженедельным отчетам о состоянии дел.
Кэрроу подошел к портрету профессора Снейпа и, когда он обхватил раму, чтобы снять портрет со стены, бывший директор смерил его укоризненным взглядом.
– Ой, да не смотри ты так на меня! – вздохнув, произнес мужчина. – Мне самому эта сука поперек горла. Вот уж не думал, что буду скучать по тебе, Снейп.
В любом случае, сегодня все это кончится.
Когда они аппараровали в школьный двор, Гермиона машинально запрокинула голову, осмотрев замок. Эти стены хранили огромное количество приятных воспоминаний, к которым после войны прибавились и трагические. Поэтому девушка испытала двойственные чувства, когда они с Антонином вошли в здание через главные ворота. В центральном холле предсказуемо висел герб Слизерина, теперь ставший гербом всей школы. Гермиона помнила, что говорил Темный Лорд после битвы: «В школе Хогвартс больше не будет распределения». В остальном, все вокруг было таким же, как она помнила, и от этого у нее защемило в груди.