Как слышно

Обычно сразу после пробежки Глеб не надевал наушники, потому что слушал в процессе бодрые, подгоняющие треки и хотелось пооткипать в тишине. Но тут обратная поездка затянулась. Глеб включил размеренно-веселый альбом джазовой группы, название которой всегда переводил про себя как нелепое «Плохой плюс». Вступительный треск перкуссии мигом навеял картину: на корабле высаживаются викинги – колонизировать почти безлюдную, щедрую золотом землю.

Глеб до конца не понимал, почему порой представляет всякие баталии, когда слушает музыку. И не то чтобы он хотел служить в армии. Тем более отец подарил ему военник на шестнадцатилетие. Без предупреждения. Намутил красную книжечку вразрез всем правилам, через многочисленных бывших коллег. Сказал: «Держи и пока ничего не спрашивай». Они тогда отмечали днюху Глеба вдвоем во вьетнамском ресторане. Отец ковырял том ям угловатой металлической ложкой, стараясь не запачкать фиолетовый пиджак с дорогими запонками, и Глеб, глядя на него, внезапно зарыдал.

– Ты чего ревешь? – обалдело уставился отец. – Сортиры мыть хочешь, Глеб? Так там за рев моментально…

– Да нет. Остро очень, – выдавил Глеб сквозь набившиеся в горло сопли.

– Странная, конечно, у вьетнамцев еда. Имбирь вон в суп кладут.

– Это тайский суп.

– А не все ли равно?

Дело было действительно не в армии. А в самом отце, в его запонках и в повадках. Глеб лишь подумал, что отец так хорохорится, поскольку пропустил гламурные, искрящие изобилием нулевые за портянками, сборами и отчетами. И вдруг нашло. Глеб не ждал слез. Нулевые виделись ему колхозным временем с плохим интернетом и вульгарными секс-иконами, но, казалось, даже в основе отцовской нелюбви к правительству лежала щемящая утрата прошлого.

Тем вечером Глеб остался у отца на ночь, в двушке на шестнадцатом этаже новостройки. Отец всегда показывал фильмы. В зале, где сетью ловушек из колонок и шнуров располагался домашний кинотеатр, стояли два кресла. Безупречно угольные, как и небоскребы, на которые открывался вид из окна. Отец смотрел исключительно авторское кино. Никаких сериалов, тут он по-армейски следовал интеллигентским правилам. Скорсезе, Тарантино, Серебренников, Кубрик, Муратова, Звягинцев – на некоторых фильмах Глеб начинал тупить в смартфоне уже спустя десять минут. В тот вечер он следил за экраном, не отрываясь. Выбрали «Заводной апельсин» Кубрика. «Название дебильное», – сказал Глеб. «Ты по одежке не суди», – ответил отец и щелкнул пультом, зажигая иконку «Смотреть».

Когда пошли титры, они принялись обсуждать сюжет. Глеб поддакивал отцу, говорившему о насилии, которое поощряется тиранией. А сам думал, что да,

Алекс делал стремные вещи, но хочется быть Алексом. Вернее, Глеб чувствовал то же глобальное желание: брать все, творить беспредел. Глеб с упоением читал о войнах, еще с детства. И в идеальном мире он бы хотел быть воином. Но не солдатом. Сражаться ради себя, ради трофеев. Как Алекс. Но служить, размышлял теперь, не Аресу. Афине. Аня, поклоняясь богине мудрой войны, в Глебовой фантазии с ней сливалась. И в том числе поэтому ее облик, слова и повадки так прочно засели где-то в легких – Аня-Афина будто бы обещала даже не любовь, а заветную мечту.

Глеб между тем прекрасно понимал, что воином он быть не может. Слишком много побочек, как выразилась бы грузная терапевтка. Тюрьма, мамина истерика, ранняя см… да какой ты воин, если от звона в ушах загоняешься? Эй! Проснись. Но Глеб не мог ничего с собой поделать. Он скачал в интернете «Бусидо», после того как отец показал ему джармушевского «Пса-призрака», и продолжал воображать себя то крестоносцем, то снова самураем, испытывая одновременно и тоску, и облегчение, и странную растерянность от того, что никем подобным не станет. Бороться будет в лучшем случае за столом переговоров в посольстве. В худшем – как все, сидеть в офисе с «Экселем», зарабатывая простатит к сорока годам.

Еще до гиперакузии Глеб постепенно начал слушать инструментальную музыку, отчасти подражая Алексу. Созвучные герою Кубрика кровавые фантазии давали странный кайф. Разве что Бетховен и прочие композиторы наводили скуку, поэтому в плейлисте обосновались жанры пофамильярней, чем классика. Джаз, фанк.

Когда трамвай довез до родной остановки, было половина десятого. Туман рассеивался. Глеб выскочил на углу, где яркой вывеской уже приманивал отъявленных забулдыг алкомаркет. Опаздывая к традиционному воскресному завтраку, Глеб оббежал выдру-капсулу и, пропуская на переходе фуру, мимоходом обернулся, заглянул в кабинку трамвайного водителя. Сквозь помутневшие от сырости стекла едва различимо просматривалась неподвижная мужская фигура – матовая, стертая, точно манекен укутали в служебный комбез.

Шумы и мелодии