Встретились на «Савеловской» у вокзала. Уже по дороге на «Флакон» было заметно, что Аня нервничает. То она озиралась по сторонам, то разглядывала свою одежду, стряхивая невидимую пыль с кричаще-бирюзовой косухи и зауженных джинсов. Глеб обрадовался: «Раз волнуется, значит, словилась не только ради концерта». И тут же возникло предположение, что, может быть, Аня просто всегда такая. В кафешке она торопилась на пару, в учебном театре спешила к метро.
С прошлой встречи Аня будто бы исхудала: скулы торчали, а губы обветрились рваной полоской. Глеб вдруг подумал, что, наверное, объективно Аня не очень-то и красива. Высокая и какая-то вся заостренная – не девушка, а готическая церковь.
– Ты не боишься темноты в городе? – спросила она, когда свернули на безлюдную улицу.
– Нет, – ответил Глеб. – Вообще, район спокойный. Разок одному парню ногу прострелили. Но я тогда мелкий был.
– Мне иногда кажется, что в подвалах таких домов живет гигантское чудище. И ночью оно выходит. И может забрать. Меня, например.
– Если чудище живет в подвале, оно слабое, – ухмыльнулся Глеб, косясь на самые обычные серые многоэтажки. – Там ведь темно, сыро и нет витамина D. Тебя оно не уделает.
– Я думаю, чудище позаботится, чтобы на мне были наручники.
– А как оно выглядит?
Аня не ответила. Возможно, отвлеклась, потому что как раз пришли. Теплый сухой день сливался в бежевый закат, обещая холодную ночь, и в сумерках «Флакон» походил на военный форт из какой-нибудь игры. Только в железных фургончиках вместо боеприпасов была еда. Например, тот же поке. А в краснокирпичном штабе стояли вешалки и стеллажи с одеждой. Собственно, Глеб зазвал Аню именно в это место, потому что считал его обителью всяческой моды.
– Круто, что народу мало.
– Сюда у меня мама однажды выступать ходила. – Аня остановилась возле логотипа из трех розовых штрихов. – Говорят, их теперь закрыть могут.
Она рассматривала темную стеклянную дверь рядом с логотипом телеканала, словно за ней была не лестница, а шифр, древние письмена-подсказки, которые стоило разгадать.
– Ты был зимой? – спросила Аня куда-то в пустоту, застопорившись на полуслове, но так, что Глеб все равно понял, о чем идет речь. – Меня не пустили.
– Меня бы тоже не пустили. Я, если честно, и не рвался митинговать.
– Почему?
– Политических разборок я конкретно насмотрелся дома. Еще и на улице смотреть?
– Резонно. Только там не разборки, а русское рулетище. Типа с болью и унижением вместо патрона.
– Тогда вообще странный прикол.
Аня стала молчаливой, будто бы потерянной, и Глеб поторопился увести ее на концертную площадку. Компания там собралась попугаистая: стареющие хипстеры с холеными бородками, стройные студенты со скейтами и сутулые студенты с наплечными сумками, печальные девушки с блестками на лице и нарочито веселые девушки с дымящимися айкосами. Встречались и явные Глебовы ровесники, и динозавры-говнари, чьи шипастые напульсники в сумерках легко было спутать с кастетами.
Чуть ли не единственная из всех, Аня надела респиратор с красным пятачком-фильтром. Глеб тоже принялся шарить по карманам в поисках маски – обычной, по сути, медицинской тряпки на лямках. Ладони потели, не чувствовали, где проездной, а где просто ткань джинсов. Аня встала чуть поодаль и уткнулась в смартфон. «Сейчас она решит, что я верю в чипирование, – подумал Глеб. – Или, наоборот, может, лучше не позориться с мятой маской?» Пока Глеб копошился в карманах, Аня изучала что-то в смартфоне и вдруг подпрыгнула в своем респираторе, как поросенок.
– В номинации! Сразу в двух! – Она радостно приобняла Глеба, отчего тот невольно отстранился и тотчас мысленно себя за это обругал.
– Что такое?
– Давай встанем вон, где потише, объясню. – Аня стянула респиратор на подбородок.
Они отошли к длинной одноэтажке, в дальнем углу которой зияла яма, раскопанная ремонтниками. Аня снова и снова заглядывала в смартфон, набирала кому-то краткие торжествующие сообщения.
– Мой проект с одеждой а-ля гранж получил номинашки на хорошем конкурсе. У меня «Дебют» и, слава богам, «Альтернатива». Там топовые перспективы могут быть для номинантов. Если лауреатство, еще и бабки.
– Я гранж в основном как музыку слушал, – сказал Глеб.
– И кто, по-твоему, круче всех?
Вопрос был, очевидно, с подвохом. Но «Нирвану» Глеб и так бы не выбрал. Кобейн казался ему неопрятным торчком. А из остального гранжа он знал только одну группу.
– Pearl Jam, – произнес Глеб с натренированным на курсах британским акцентом.
– Точно! – Аня отвлеклась от чтения сайта, где выложили список номинантов. – У них мелодика грубая, как надо, но при этом Веддер умеет в нормальное пение.