Как слышно

– Да ну, не в технологиях дело. Они – всего лишь огромное результатище чьих-то идей.

Глеб хмыкнул:

– Угу, а по цивилизационной теории – у нас на курсах рассказывали, – какие технологии, такое и общество.

– Одно другому не мешает. Проблема во взгляде. Мы приучили себя, что мы центр Вселенной. С эпохи Возрождения. Ты, как историк будущий, должен знать.

– Дипломат, – поправил Глеб.

– Ну или да. По-любому наша проблема в том, что мы считаем себя пупом земли. Ценим субъективность и смотрим из себя типа, снизу. А надо опять сверху попробовать. Или лучше сбоку.

– Ты же политеистка, – подколол Глеб. – В Ренессанс возрождали античность твою любимую.

– Там по-христиански ее возрождали, – спокойно объяснила Аня. – У христиан же все либо высокое, либо низкое. Либо ад, либо рай. Либо палач, либо жертва. И центр – либо человек, либо Бог. По-политеистски на мир смотреть – это именно сбоку.

– Как?

Аня взяла сразу четыре салфетки. Вытерла руки и лицо, достала из кармана антибактериальные влажки и стала драить ими стол, распространяя мыльно-озоновый запах.

– Наверное, это когда в центре и люди, и боги. Тру политеисты умерли давно. Но я стараюсь понять. Ладно, чего гружу тебя. Расскажи лучше, как в театралке дела. Вы сейчас что-то ставите?

Пока убирали подносы и выходили, Глеб объяснял, почему ему не понравилось на актерских курсах, стараясь не показать себя неженкой. Улица обдала автомобильным гулом и холодным, трясучим ветром. Вечер будто поторапливал машины, отблески фар высвечивали цветомузыкой уже совсем зеленые кроны деревьев.

– Не знаю, – сказала Аня. – Я думаю, тебе бы пошло играть в театре. А лучше в кино. Ты фактурный – для актера идеально.

Она затормозила, видимо соображая, где метро, хотя проход в подземку маячил снующими людьми совсем близко.

– А ты тоже… – выдавил Глеб, потерявшись на середине фразы.

– Чего я тоже? – Аня повернулась к нему с веселым любопытством, и стало ясно, что пора решать, прыгать с вышки или не прыгать. Глеб мысленно разбежался и прыгнул. Получился скорее не поцелуй, а касание сухих губ почти такими же сухими губами. Похожим аккуратным движением иногда убирают застрявшее в чьих-то волосах подушечное перо.

– А ты молодец, – сказала Аня.

– Тебя проводить? – спросил Глеб и услышал утвердительное угуканье.

Обещание

Приглашение. Вот уж чего Глеб не ждал. Так обычно в сериалах делают, после того как в баре наклюкаются. Взрослые делают. Хотя постойте. Ане восемнадцать. Неужели настолько быстро все легчает, когда год рождения вычитается из текущего года, оставляя палочку с вертикальной бесконечностью?

Бесконечно долго ехали в вагоне, сидели полуобнявшись, и было даже жарко. Болтали про преподов, о насущном. Аня сказала, что живет в квартире покойного дедушки. Глеб сказал, что у него тоже оба деда умерли, давно, оба от инсульта. Потом опять говорили про учебу, смешливо жаловались. На «Теплом Стане» народ из вагонов посваливал, Аня сняла респиратор, и поцеловались наконец нормально, с языком. «Вот он, оказывается, какой, “Теплый Стан”», – радовался Глеб. Говорят обычно: заводит. Заводит она или он. Но человек – не заводной апельсин. Завести его нельзя. Зажечь можно, как звезду у Маяковского. Глеб зажегся. До «Ясенево» пара минут осталась, а он думал, упадет в обморок на креслах драных, под свист состава. Думал, что все, допрыгался – готическая церковь. В ней, как водится, свежо и кружится голова. И вроде Аня курицы тошной поела недавно, а не скажешь. Свято место всегда чисто. Почти как улицы в Ясеневе. По улицам они шли мимо длинной стены из плотно стоящих подряд высоток. Шли за руку, и некоторые высотки тоже друг за друга держались арками. В одну такую арку Аня увела спустя пару кварталов – три одинаковых двора замелькали чередой. В Ясеневе Глебу все казалось одинаковым, как будто строители в реальности овладели копипастом. На четвертом дворе Аня махнула рукой в сторону подъезда, который Глеб вроде уже пару раз видел за последние минут пять. «Вот мой дом». Ничего особенного. Островерхая крыша навеса, скалится кодовый замок. Глеб тут погнал прощальную мантру: «Встретимся на неделе, как приду, обязательно напишу». Аня театрально зевнула: «Зайти ко мне ненадолго не хочешь?» Глеб учуял, что отказываться не стоит. Согласился.

Лифт был в допотопном стиле, тросами и балками наружу. Коробка на виселице. Внутри не целовались, потому что банально. Целовались уже в прихожей. Квартира – двушка на советский лад. Лакированный стол в гостиной, на столе серебристый макбук уснул пришельцем из будущего. Помыли руки по очереди, а потом заварили на кухне чай. Черный чай Аня не пила, предложила на выбор: зеленый или иван. Глеб выбрал иван, как выяснилось, не зря – тот отдавал кислинкой и свежим сеном. Потом, как сено несвежее, хрустели красные пуфики. На них переместились, когда Аня показывала свою комнату. Полулежали, целиком обнимались. Глеба поразила люстра – уменьшенная модель хрустального архипелага. Он пытался на люстру смотреть, но слепило. Немудрено – восемь ламп светятся.