Как слышно

– Полная утка. Меня бы и не подпустили к такому. Я уже после свадьбы в серьезные вещи вникала… но чисто по госслужбе, не с их финансами, – брезгливо нахмурилась мама.

– Ясно, – соврал Глеб, не осмеливаясь продолжать расспросы.

На «Флаконе» мама купила себе зимние сапоги, а Глебу асимметричную черную парку от итальянских дизайнеров. Парка приглянулась ему вычурной кривоватостью и большим капюшоном. Погода стояла мерзотная, с неба падали едва ли не сопли. Заняв руки нескладными крафтовыми пакетами, решили не возвращаться домой сразу, а сделать перерыв на кофе. Глеб уговорил маму заглянуть в израильскую шаурмечную, которую она заранее презирала как место с самообслуживанием и сарайным интерьером. Однако предубеждения быстро развеялись.

– Здесь вкусно. Спасибо, что показал, – одобрила мама.

Она с удовольствием жевала рыжий фалафель, ковыряясь вилкой в маринованных перцах и баклажанах. Место заняли возле окна, где не так несло куркумой и откуда открывался вид на здания бывших цехов.

– Как твоя Аня? Ждет? Когда билеты брать будешь?

– На днях.

– Я смотрю, ты несильно рвешься к ней. А какая была любовь.

– Почему была? Кстати, о любви. – Глеб набрался храбрости. – Ты вот мне никогда толком не объясняла, почему вы разругались с отцом.

– В смысле? Ты сам был свидетелем. Он ушел в отставку, сделал себе липовые справки о здоровье. Ныл постоянно про то, что власть плохая. От меня требо…

– У тебя был кто-то?

Мама резко перестала жевать.

– Нет. Тут проблема с ценностями. Знаешь, как Сталин говорил: «Личное – это политическое»[11].

– У него кто-то был?

– Двое детей от второго брака и один приемный.

– Нет, я не про Сталина. Про отца.

Мама на секунду отвернулась в сторону кухни, открытой, чадившей жареной курицей. Глеб заметил, что мама давно не делала маникюр и коротко обстригла ногти.

– Была одна девчушка в тринадцатом году сто процентов. Про других не знаю. Елена ее звали, фитнес-тренер. Такая дамочка с гитлеровских плакатов про арийских женщин, грудастая и белобрысая. Она потом слиняла в Чехию вроде, там пристраивать свои дырки. Но его интрижка мальчишеская кончилась быстро. Я твоего папашу почти не ревновала.

– Почти.

– Ревновала к его дурацкой промотанной жизни. Как он профукал свое призвание…

– И сейчас ревнуешь?

– Я что, на допросе? – Мама спрятала усмешки и улыбки, взглянула исподлобья с холодным прищуром.

Глеб отнес грязные тарелки в угол, на стойку возле раковины. Сказал:

– Пойдем домой. Мне надо к контрольной готовиться. Больше не буду спрашивать, не злись.

– Да я и не злюсь.

У отца о Елене Глеб тоже не спросил. Да и волновали его больше мамины подозрения. Глеб снова задумался, а не остаться ли с отцом, раз мама навострилась в Сибирь, но если мама бывала то загадочно веселой, то агрессивной, отец напрягал иначе: общение с ним иногда наводило скуку.

Впрочем, скука преследовала и так. Глеб каждый будний день готовился к ЕГЭ. Учил правила по русскому, даты по истории и даже запомнил ненавистную архитектуру: памятники, аляпистые дворцы, чем принципиально отличается Покрова на Нерли от Кирилловской церкви. Он ходил на дополнительные занятия и возвращался домой уже после ранних ноябрьских закатов. Безразлично мял подошвами первый снег и вслушивался в новый, вроде бы чересчур заумный мини-альбом «Бульвара Депо».

Спустя несколько дней после разговора с мамой Глеб совершал одну из таких меланхоличных прогулок и тупил на ходу в смартфон. Уведомлений не было, лента состояла из однотипного спортивного бахвальства. По старой привычке Глеб заглянул к Володе на страницу. Володя снова выкладывал фотки: море, пляж, потом какие-то совсем не театральные парни и девчонки в барах. На последней выложенной фотографии Володя стоял во дворе, на фоне кирпичной стены, в обнимку с двумя пацанами в расстегнутых пиджаках. У одного пацана из-под пиджака торчали спортивки. Другой, абсолютно лысый, с блестящими глазами, держал в зубах самокрутку. Подпись гласила: «Моя команда, мои шутеры. Grey steel mafia. Be afraid y’all faggots ».

«Интересно, его родители знают о его новых друзьях?» Глебу стало не по себе. Все-таки с Володей они много общались, все-таки Володя ему был близок, пусть и наговорил глупостей и свернул в мутную, недобрую сторону. Может, получится помириться? Все объяснить наконец?

«Привет! Откипел, Отелло? Не хочешь встретиться поговорить?» – написал Глеб Володе в директ, памятуя о его любви к шекспировским пьесам.

Ответ последовал моментально: «Ты охренел? Отелло нашел! Смотри, прилетит за навязчивость».

И бан. Теперь уже во всех соцсетях.

«Прилетит, свинью подложит. Что со всеми?» Глеб убрал смартфон в карман и вдруг подумал, что окружен какими-то мстительно-обидчивыми людьми. И что раз так, сам на Аню он обижаться не будет. И злиться не будет – приедет, попробует быть мудрым как самурай. «Как самурай без хозяина, который служит себе. И своим идеалам. Своим правилам. Например, правилу не быть злопамятным идиотом», – прикидывал Глеб, сам не понимая, насколько тут серьезен.

«Приеду, может, снова будем парой. Снова замучу с ней, если понадобится».