– Чего извиняться! Я о другом. О том, почему я позвонила.
– Почему? – Глеб сел на кровати и начал потихоньку вспоминать подробности вчерашнего вечера: как пил воду, искал диклофенак, как его вытошнило в унитаз чем-то зеленым.
– Потому что я что-то подозревала, кэп! – рассердилась Надя. – Мне Володя написал, вот.
Она достала свой мобильник и показала эсэмэску.
– Предательство? – Глеб непонимающе замотал головой. – Он иногда так разговаривает…
– Вот. Переслать тебе?
– Конечно. Стоп, а что это значит? Получается, он меня избил? То есть скорее его друзья?
Надя пожала плечами так, что было абсолютно ясно: да, он, и да, скорее даже не сам, а новые друзья по его указке.
Глеб сел на кровати, махнул Наде:
– Ладно, ты иди.
– Твоей маме нужно сказать все. Он опасный. И сам в опасности. Он, помню, рассказывал, как в клубах поил этих гопников, с которыми общался. Вот и возомнил себя, видимо, главарем банды. Думает, приручил их.
– Разберусь.
Врач, молодая смуглая женщина, пришла через полчаса. Глеб не успел почистить зубы. Он сидел в одной рубашке, грязный от ночного пота, показывал язык, следил за палочкой, послушно давал померить себе давление и беспрерывно стеснялся, что у него может пахнуть изо рта вчерашней рвотой.
– …Принимайте три раза в день после еды. И надо сходить на МРТ.
– Я делал год назад примерно.
– И что? Я выпишу вам направление. И две недельки как минимум домашний режим, старайтесь поменьше пользоваться компьютером. Много покоя, много сна, много таблеток. Рецепт на столе оставлю, – говорила женщина с акцентом и улыбалась.
Таблетки она прописала не те же самые, что прописывала весной терапевтка: в основном сосудорасширяющие препараты и анальгетики.
– А в школу мне когда?
– Я выпишу справку, не волнуйтесь. Неделю лучше совсем избегать нагрузок. Сдадите все дистанционно под конец года. А там уже посмотрите.
Глеб собрался было спросить, можно ли хотя бы первого января будет лететь на самолете, но вдруг ясно почувствовал: поездку придется отложить на месяц, не меньше. Вшш-пшш. Ничего не поделаешь. Вшш-пшш. Не зря билеты он брал с возвратом, остерегаясь Аниной переменчивости. Лететь к ней Глеб хотел бодрым, здоровым и без распухшей рожи, чтобы по максимуму проявить обаяние: не уговорить вернуться, так хоть переспать. «Поменяю билеты на конец января», – решил Глеб, провожая врача, которая успела, обуваясь, дважды напомнить о том, как важно сделать МРТ и сдать другие анализы.
Стоило закрыть за врачом дверь, телефон в комнате прозвенел двумя короткими уведомлениями. Глеб побежал посмотреть их, чуть не упав от накатившей волны головокружения.
Кого она собралась наказывать опять? Как узнала? Глеб отлистал переписку. Там, где Надя должна была объяснить, что он неудачно упал, катаясь на лыжах, оказалось другое сообщение.
…и Новым годом!
Надя хотела как лучше, Глеб это понимал. И все-таки прекратил с ней общаться. «Трудно дружить с тем, кто говорит за тебя вещи, которые ты просил не говорить», – сочинил он для Нади вежливую формулу следующим вечером, после чтения параграфа из потрепанного учебника истории. Проходили Гражданскую войну. Глеб изучал комментарии ее ветеранов о великом расколе, мужестве, которое рождается в борьбе, и голова у него раскалывалась от усталости и борьбы за выздоровление. Надя оправдывалась: Глеб тогда валялся в неадеквате, а мало ли что Володя мог задумать, и потом, она ведь сама испугалась, увидев его избитого.
«Цель отравливают средства» – напечатал Глеб Наде фразу по мотивам прочитанного параграфа. Он действительно не планировал жаловаться маме. Даже не потому, что боялся выглядеть сосунком. Просто мама и так загонялась по каждому поводу.
Две недели подряд Глеб каждое утро стоял посреди своей комнаты на одной ноге, по очереди на каждой. Он закрывал глаза и отсчитывал тридцать секунд, после менял ногу и повторял так пять раз – восстанавливал вестибулярный аппарат, как посоветовал невролог из поликлиники. Голая ступня впивалась в теплый, с подогревом, паркет. Сначала левая, потом правая. Потом опять левая.