Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне»

П родолжим нашу плюшкинскую работу, ведь такова нормальная (и единственно приемлемая) археологическая практика – поднимать все, что может быть артефактом. И если сам не можешь атрибуировать, надо отдать за бровку, где другие, те, кто не в «яме» с ножом, а у стола и с лупой, смогут разобраться, что именно ты поднял (керамику, или вымытый вчерашним дождем из бровки кусок асфальта). А случаи и в языке, и в поле бывают самые трудные: пока, какое-нибудь коровье ребро в Волхове не помоешь, не разберешь, что на нем – следы ножа при затрапезной разделке, или руны.

А еще есть такое ценное приспособление – грохот (оно, кстати, упомянуто в ТД). Это большое сито, подвешенное на столбах. Туда в нормальных экспедициях бухают отвал. И просеивают, прежде чем выкинуть. Да, там заведомо много простых камешков. Но уж извините. Таков этот слой.

Однако что для одних мусор, для археолога и текстолога – клад.

Покажем структуру этого «культурного слоя». В этой структуре очень важны не любые описки, а невозможные написания (типа «стОница»). (Не потому, что их вагон с тележкой, а потому что они системны и о многом говорят.) Не станем судить о писце Шолохове по своему опыту школьных изложений, диктантов или студенческого конспектирования (вспомним, что и котенок считает катящийся клубок шерсти или прыгающую на нитке бумажку живыми существами). У нашего копииста опыта конспектирования нет (он успел закончить то ли два, то ли четыре класса начальной школы). Кроме того, текст свидетельствует, что данный писец практически необучаем: в соседних строках может написать два одинаковых слова совершенно по-разному.

Перейдем к последовательному чтению «черновиков». Чтобы излишне не утомлять читателя, начнем сразу со второй части «Тихого Дона»:

С. 1: «… казаков, причастных к разбойному на баржу нОпадению »; « на плОвучих виселицах »; « черИнками для ножей »; « бурЯн-копытник »; « в стОнице » (в станице).

С. 2: « торговал всем, что надо в сельском немудром хозяйстве » (так и в издании –2, I, 114). Но по-русски – надо «немудреном». То и тут: « Приходя с игрищ, она Наталье одной рассказывала немудрые свои секреты » (3/4; в издании 3, I, 240). И еще: «… мывших посуду после немудрого полуднования » (6, LXI, 407). Ясно, что переписчик по невнимательности пропустил две буквы в середине слова, поскольку: « И чего там мудреного? » (3, I, 243); « Ведь этак и замерзнуть немудрено »; 5, XVIII, 303);

С. 2: « Последнее время даже сельскИ-хозяйственными машинами снабжал » (в авторской речи); « стояли возле… лавкой » (позднее красным исправлено на «лавки»);

С. 3: « послушать равномерный гул вальцов, шестеРН »; « с трудом вы прастывая ноги »; « с чОвканьем » (с чавканьем);

С. 4: «… и теперь уж беСзлобно и весело улыбался ». В издании правка: « и теперь ужЕ беЗзлобно и весело улыбался » (с. 117; «е» в «уже» принято за конечный «ъ» и удалено); « с расстОновкой »; « ухАдившего ».

С. 5: « тощий, с недимый  <или « с недеемый » – А. Ч .> огромным самолюбием » (снедаемый).

С. 10: « с /!/ просонок шаря по полу чирики » (вместо «на полу»); « зажимая в горсть оконную ручку » (в издании: « сжимая оконную ручку »; с. 125).

С. 11–12: «… выбившихся из под косИнки волос » (некая «кòсинка»).

С. 12: « На лице Митьки блудила виноватость …» (так и в издании; с. 126); « нарощеной молодой атавой » (отавой); « Пошла, держа в откинутой руке наниз  /!/ анную на таловую хворостинку рыбу » (понятно переписчиком как «держа… на низ»);.

С. 13: «– Кто такой есть? Полицевскай, с уды !» (понято как ироническая идиома: сам Митька – полицейский, то ли идущий с удочкой, то ли сорвавшийся с удочки; в издании: « Полицевский, сюда !); «– Нехай хуть трошки сопли уПрет! » (утрет).

С. 14: «– Што супротив ничаешь ?» (То ли это такой глагол «ничать», то ли понято как «что же ты не надеешься (не чаешь) на что-то другое»? Однако в издании: «– Что супротивничаешь ?»)

С. 15: в речи деда Гришаки: « Отдаст ь  с руками и с потрохами » (позднее «ь» зачеркнут красным карандашом; в протографе был, конечно, «ъ»).