Однако, находясь в космосе, мы должны поблагодарить сэра Исаака Ньютона за очень полезный трюк, позволяющий космонавтам вернуться домой. Орбитальная механика – это то, что определяет движение космического корабля в космосе, и одно из ее последствий состоит в том, что для изменения курса влево или вправо вам потребуется огромное количество
Итак, когда приходило время возвращаться на Землю как на шаттле, так и на «Союзе», мы разворачивали ракету задом наперед, запускали двигатель на несколько минут, потом сбавляли скорость на несколько сотен км/ч, и орбитальная траектория нашего полета наклонялась вниз, к планете. Таким образом, мы брали курс на неизбежное столкновение с атмосферой и нашей возможной посадочной площадкой, которая все еще находилась на другой стороне Земли. Пока у ракеты идет сжигание топлива, это пологий полет, перегрузки составляют всего лишь несколько десятых атмосфер, это совсем непохоже на то, что показывают в драматических голливудских фильмах, где астронавты кричат, когда сила тяжести вдавливает их в кресла. Это был запуск. После того как сгорание топлива прекратилось, у нас было несколько минут, чтобы расслабиться и насладиться последними мгновениями невесомости. Потому что как только мы коснулись атмосферы, что произошло примерно через двадцать минут, наступило то, что мы называем EI (точка соприкосновения с атмосферой), и расслабляться уже было нельзя.
Именно после достижения EI начались различия в полетах шаттла и «Союза». И очень существенные.
Космический шаттл представлял собой великолепную летающую машину размером примерно с авиалайнер, и как только он вернулся в атмосферу, он мог крениться, поворачиваться и маневрировать, как обычный самолет. За исключением того, что он двигался со скоростью 128 164 км/ч и был окружен коконом плазмы, горячим, как солнце. Высокая температура создавалась трением массивного шаттла, врезавшегося в ничего не подозревающие молекулы O2 и N2 тонких верхних слоев атмосферы.
Вид с места пилота был захватывающим. Сначала за моим окном было нежное розовое свечение, затем оно приобрело ярко-оранжевый оттенок, потом стало красным; его сопровождали мигающие белые вспышки над верхним окном, что напомнило сцену из фильма «Чужой», когда мигал проблесковый световой маячок, пока корабль готовился к самоуничтожению. К счастью, заключительный этап моей миссии проходил в темноте, поэтому я мог видеть все оттенки этой колоритной плазмы. Наконец свечение стало менее интенсивным, я поднял щиток на шлеме и наклонился к окну. Плазма медленно кружилась вокруг, как течения водоворотов на водоеме. Я потянулся, снял с руки перчатку и пощупал окно, которое на удивление совсем не было горячим. Самым странным был очень отчетливый, но слабый звук, как будто кто-то осторожно постукивал кончиками пальцев по стойке.
По иронии судьбы, когда «Индевор» продолжал замедляться из-за нарастающего давления воздуха, ход мыслей в моем мозгу начал ускоряться. Скорость полета, ощущаемая крыльями шаттла, неуклонно увеличивалась, и перегрузки возросли примерно до полутора атмосфер. Поскольку орбитальная трасса не приводила нас к взлетно-посадочной полосе Космического центра Кеннеди, нам пришлось сделать несколько S-образных оборотов, чтобы долететь до места назначения, пользуясь преимуществом, которое давали большие крылья орбитального аппарата. Наш первый разворот произошел над Центральной Америкой, когда я смотрел в окно, пытаясь разглядеть землю, проносящуюся внизу, но не смог увидеть ничего, кроме нескольких городских огней в темноте.
Когда мы спускались, приборная скорость «Индевора» (по существу, аэродинамическое сопротивление) постоянно увеличивалась, в то время как высота и число Маха уменьшались (1 Мах – это скорость звука, 5 Махов – это пятикратная скорость звука и т. д.). Поскольку за несколько минут до приземления мы все еще шли на сверхзвуковой скорости, люди во Флориде услышали характерный звук двойного удара, который создавала ударная волна, исходящая от шаттла, который врезался в молекулы воздуха быстрее, чем те уходили с его пути. Как только мы начали наш последний разворот, чтобы выровняться со взлетно-посадочной полосой, Замбо (Джордж Замка, наш командир) разрешил мне на несколько минут взять на себя управление «Индевором». Для меня как летчика-испытателя это был один из самых ярких моментов в моей карьере.