Вообще, длительное голодание — это модель старости в миниатюре, оно знакомит с проблемами и опасностями, которые ждут на склоне жизни. Так, будучи человеком физически сильным, я всякий раз испытывал существенный дискомфорт от слабости, начинающей прогрессировать где-то после третьей недели голодания. А когда я однажды посреди улицы понял, что едва передвигаю ноги и могу не дойти до дома, мне перестало хотеться задерживаться в этом мире слишком долго. Но самой большой угрозой и в старости, и на длительном голодании является привычка к высокому уровню физической активности. На длительном голодании, как и в старости, надо много гулять. Однако стоит пройтись в молодецком темпе или подбежать, как сердце начнет выпрыгивать из груди, причем продолжаться сердцебиение может достаточно долго. Свои сюрпризы преподносят и когнитивные функции. Временами мышление бывает удивительно ясным, но случаются и неприятные моменты затмения. Голодание — отличный способ потренироваться жить в таком состоянии.
Окончательно угасшая сексуальность в старости диктует полное безразличие к своему внешнему виду, да и к внешнему виду вообще всего. Наряжаясь, делая прическу и пользуясь украшениями, люди стремятся показаться лучше, чем они есть на самом деле. И делается это для того, чтобы получить как можно более качественного сексуального партнера, оттеснив конкурентов. Причем это работает даже опосредованно — дед, к внуку которого пришла девушка, старается выглядеть получше, чтобы не подпортить сексуальные процессы внуку. Но это только не очень старый дедушка, у которого еще не полностью угасла сексуальность. По-настоящему старому дедушке плевать на внешний вид и сексуальность, как собственную, так и внука. Глядя на своих стариков, люди часто в сердцах говорят, что не хотели бы дожить до такого безразличия. Это в них говорит их сексуальность, требующая всех мыслимых форм борьбы за продление рода до последнего вздоха.
Появившееся безразличие к собственным детям, и особенно внукам, часто обижает родственников. Однако обижаться не на что. Это просто старость угасила их сексуальность, уравняв и обезличив всех окружающих, родственников и не родственников. Глубокому старику, как и длительно голодающему, становится безразлично собственное место в видовой иерархии, как и места его детей и внуков. Как утренний туман под струями бодрого дневного ветра рассеивается желание быть лучше самому и способствовать продвижению потомства. Актуальной остается одна задача — просто быть, уже хоть как-нибудь. Поэтому, кстати, стариков никогда не задирают, ведь они никому не конкуренты.
В старости, как и при длительном голодании, меняется характер мыслительных процессов. Старость — время подведения итогов с целью поделиться опытом с подрастающим поколением. Если мышление молодого человека носит деятельно-практический характер, то мышление старика созерцательно. Словно шахматист, он анализирует партию, сыгранную давным-давно, в которой уже ничего нельзя изменить. И эта холодная позиция над схваткой, лишенная всякой заинтересованности, позволяет видеть то, что не способны увидеть сражающиеся из гущи борьбы. Здоровая старость, как и длительное, на грани жизни и смерти голодание, это время ясности и свободы. Когда понимаешь все, но применять понимание уже некуда и незачем, не можется, и самое главное — не хочется.
Однако же основная магия голодания начинается при выходе из него. Старик не станет снова молодым, и все, что он может, это донести свое понимание до близких, если, конечно, удастся до них достучаться. А длительно поголодавший снова возвращается к деятельной жизни, привнося в нее весь опыт своего экзистенциального путешествия. Это похоже на то, как если умереть и родиться снова, сохранив память о прошлом рождении. При выходе из длительного голодания символически происходят те же процессы, что и при взрослении ребенка, только очень быстро. Истощенный человек чувствует свою беспомощность так же остро, как и ребенок. И точно так же, как наливаются силой мышцы у мальчика, когда он становится юношей, наливаются силой мышцы выходящего из голодания. Тугой, упругой мощью наполняется низ живота, и женское тело, женский голос снова обретают дополнительные волнующие смыслы. Созревающий мальчик, сталкиваясь с таким впервые, погружается в смятение. Не зная тайн сексуальности, он тонет в ней, словно в бурном море, совершая ошибки и страдая от них. Не зря ведь либидо в сновидении символизируется водой. А вышедший из длительного голодания теперь воспринимает свою сексуальность как конструктор, который он может собрать и разобрать с закрытыми глазами. И получается мачо. Такой креативный продвинутый мачо с бонусами в виде понимания физиологии и психологии процесса. Если, конечно, после всего пережитого его все еще будет интересовать роль мачо.