Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Бонч-Бруевич приезжал проверить жалобу на то, что матросами «самовольно арестованы три офицера и что они содержатся в крайне скверных условиях». В то время быть офицером было небезопасно, на улицах Петрограда в первые дни революции на офицеров охотились, как на куропаток. О судьбе арестованных удалось договориться: Железняков пообещал, что их доставят в Смольный.

Там был еще один Железняков, его старший брат Николай. «И когда мы, несколько человек, вокруг молодого Железнякова, пытались теоретизировать, тут же сидел полупьяный старший брат Железнякова, носивший какойто фантастический полуматросский, полуштатский костюм с брюками в высокие сапоги бутылками, – сидел здесь и чертил в воздухе пальцем большие кресты, повторяя одно слово: „Сме-е-е-рть!“ и опять крест в воздухе… „Убить! Надо убить! Кого-нибудь убить!.. – и он искал револьвер, судорожно неверной рукой шаря вокруг пояса. – Жорж, что ты, с ума сошел?… – крикнул на него Железняков. – Накачайте его!“ И ему дали большой стакан чистого спирта. Он, выпив его одним духом, бросил стакан. Разбилось и зазвенело… Схватился за голову, смертельно бледнея, выпрямился, замолк с открытым ртом и остановившимися глазами; шатнулся, шарахнулся и рухнул на диван, недвижимо, мертвецки пьяный».

Немного протрезвев, Николай Железняков рассказал Бончу, что самолично убил 43 офицеров. «Сорока трех уже поминаю. Упоко-о-ой, г-о-с-п-о-д-и, д-у-ш-и р-а-б-о-в т-в-о-и-х! – затянул он гнусаво и глухо, по-дьячковски. – А вот ноне сорок шесть будет! – таинственно шепнул он, и трижды закрестил крестами, радостно улыбаясь. – Я тебе! Будет! Иди спать! Нажрался! – сердито заговорил Железняков, чувствуя неловкость своего положения сознательного анархиста. – Пшел! И брат его пошел, и закрестил крестами, и возопил гнусаво и глухо: – Сма-е-е-рть! – Сма-е-е-рть! – Сма-е-е-рть!»

«…На стульях, на диванах, на столах, в углах свалились в пьяном сне матросы-анархисты, пившие спирт. Железняков проводил нас до автомобиля, и мы уехали, подавленные всем виденным».

В Москву

Сразу после Октябрьского переворота Железняков в составе отряда матросов на бронепоезде отправили помогать большевикам в Москву, где еще продолжались бои. В советских изданиях писали, что его назначили начальником этого отряда, хотя на самом деле им руководил Федор Раскольников, в недалеком будущем командующий флотилией на Каспии, позже – Балтфлотом. Его имя вычеркнут из советской истории после того, как в 1937 году Раскольников, к тому моменту полпред в Болгарии, станет невозвращенцем.

По пути радисты бронепоезда перехватили служебную депешу, сообщавшую о движении от Новгорода к Чудову еще одного бронепоезда, вероятно, тоже направлявшегося в Москву для помощи противной стороне. Матросы бросились за ним в погоню. «Было ясно, что лобовой атакой брать его трудно, пишет в своем очерке Всеволод Вишневский. – Матросы решили брать и напором, и „дипломатическими переговорами“ – расслоением офицеров и солдат… Матросы вернулись: „Офицеры сдаются“».

В то странное время подобные «переговоры» могли привести к успеху. Когда буквально в те же дни генерал Краснов объявил о своем походе на Петроград, красновские казаки быстро договорились с прибывшими в Гатчину большевиками во главе с Павлом Дыбенко. Казаки разговаривали с матросами по-свойски. Дыбенко даже предложил «поменять Ленина на Керенского», в шутку, разумеется. Но Керенский, который в этот момент прятался у красновцев, юмора не понял и, узнав о переговорах, немедленно бежал оттуда на автомобиле, переодевшись матросом. Последнее – чистая правда, в отличие от легенды о его побеге из Зимнего в женском платье, чему нас учили в школе.

«Быть
      Керенскому
            биту и ободрану!
Уж мы
      подымем
            с царёвой кровати
эту
      самую
            Александру Федоровну».

На этот раз Керенскому и вправду пришлось переодеться. Что же касается генерала Петра Краснова, пытавшегося силами семисот казаков подавить революцию, то Дыбенко отпустил его под честное слово не воевать против советской власти.

…История с погоней за бронепоездом завершилась не столь театрально, как переговоры с Красновым. Находившиеся в нем солдаты решили сдаться, а с офицерами случилось вот что. «…Командир бронепоезда и часть офицеров тотчас после решения солдат о добровольной сдаче трусливо бежали в лес, – пишет Раскольников в своих мемуарах „Кронштадт и Питер в 1917 году“[25]. – Они избрали плохую долю. Почти все бежавшие офицеры были переловлены солдатами Куженкинского гарнизона и расстреляны ими».

3 ноября 1917 года отряд прибыл в Москву для участия в боях против сторонников Временного правительства. Там выяснилось, что к моменту прибытия эшелона бои в Москве уже прекратились. Но уезжать сразу матросы не захотели. Им захотелось немного помитинговать, и не где-нибудь, а в самом центре города, на Театральной площади. Там они при стечении публики занялись разъяснением «значения пролетарской революции».