Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Положение Железнякова усугубилось тем, что председатель Высшей военной инспекции Николай Подвойский встал на сторону военспецов из отдела снабжения участка фронта, на которых жаловался Железняков (в его полк задерживалась доставка походных кухонь, следствием чего явились заболевания холерой – до 30 случаев). «От имени солдат Революционной армии, – отбил матрос Железняк телеграмму лично Подвойскому, – объявляю, что вы отвечаете за лишения солдат и за смерть каждого из них, и требую немедленной высылки всего необходимого».

«С этого дня, помимо преследований со стороны белых его начинают преследовать и большевики, объявляя его вне закона за то, что он назвал Подвойского саботажником», – напишут год спустя в некрологе его единомышленники-анархисты[33].

«Ответом со стороны тов. Подвойского был приезд тов. Александри с приказом об аресте тов. Железнякова и сдаче им всего оружия», – сообщалось далее в докладе-доносе. – «Исполнение приказа об аресте было поручено тов. Киквидзе (левый эсэр), от чего последний отказался, и приказ не был выполнен». Комиссар Лев Александри доложил о неповиновении Подвойскому, и тот 30 августа 1918 года издал новый приказ: «Незаконному командиру самочинно образованного „Еланского“ полка Железнякову и незаконно образованному в Елани Штабу Донской Республики в полном составе… приказываю прибыть в поезд Высшей Военной Инспекции к 31 августа сего года».

Подпись под приказом – народный комиссар по военным делам, член Высшего военного совета Н.Подвойский – никого не напугала, никто из вызванных «на ковер» членов Донского штаба никуда не явился. Ну что ж, если гора не идет к Магомету, он сам идет к горе. Подвойский самолично отправился в Елань, но добраться до нее ему не удалось. В нескольких верстах от Елани паровоз «летучки» сошел с рельсов и упал под откос. Подвойскому чудом удалось выжить, он был сильно контужен, получил перелом ноги. «Следственная комиссия обнаружила на месте все следы злого умысла катастрофы, писали „Известия ВЦИК“ 6 сентября. – Путь на несколько десятков саженей был испорчен, отчего и произошло крушение». О том, куда направлялся поезд, знали только в дивизии Киквидзе. Вот почему вполне можно было бы предположить, что матрос Железняк был причастен к теракту. Виновных не нашли, а, возможно, и не искали.

О планах фронтовых командиров организовать убийство Подвойского есть немного в воспоминаниях одного из «военспецов» на службе у красных – бывшего царского генерала Анатолия Носовича. Этот Носович был «засланным казачком» – он внедрился в штаб Южного фронта по заданию московского белого подполья и стал, как сам пишет, «полновластным вершителем судьбы Царицына». Из-за него карьера Подвойского, не заметившего «контрреволюционность» Носовича, пошла наперекосяк, и все из-за его «политической близорукости».

Носович разжигал вражду между красными командирами, «играя на недоверии одних, на обиженном самолюбии других». «Изучив характеры действующих лиц, я не пропускал случая, чтобы подчинить наиболее самолюбивого и самостоятельного его политическому противнику… Например, казаку, бывшему войсковому старшине комбригу Миронову – идейному революционеру,… я подчинил головореза, разбойника… Киквидзе».

Носович сумел остаться неразоблаченным и сбежать к белым, позже эмигрировал во Францию и дожил в Ницце до девяноста лет. Его судьба сложилась удачно, в отличие от всех этих молодых людей, горячих, пьющих, не чуравшихся дружбы с уголовниками. Они сложили головы очень молодыми. Юрий Альтшуль в середине 1990-х справедливо подметил сходство психологии матроса Железняка со товарищи с известными ему партизанами Великой Отечественной и, представьте, с полевыми командирами первой чеченской. «Еще с войны, – говорит он, – я вынес самые своеобразные впечатления об общении с партизанами и подпольщиками. Страшное дело – никто из них хорошего слова друг о друге не сказал. Мне кажется, что тут главное – особая психология, свойственная полевым командирам, героям иррегулярных армий. Всякий из них сначала вождь, а уже потом воинский начальник. То же самое мы видим сейчас в гражданских войнах на окраинах…»

Дан приказ ему в Одессу

Когда Железняков понял, во что вляпался, он бежал и укрылся на время в Тамбове, в вагоне своего друга эсера-максималиста Петра Зайцева. Долг платежом красен: если в жарком июле Железнякову пришлось ходатайствовать за Зайцева, то теперь настала его очередь спасать товарища. Вскоре он вернулся в Москву, но скандал еще не утих. «…И вот я в Москве, Васо, – писал он Квивидзе. – Пока надежды на быструю реабилитацию нет. Скрываюсь… Хотел идти к товарищу Свердлову – он в отъезде… Ждут его возвращения. За мое дело взялись несколько друзей-балтийцев. Если нужно будет, обратятся к товарищу Ленину».