Когда за полгода до гибели Железнякова был убит в спину его друг Киквидзе, его соратники – левые эсеры тоже не верили в смерть от шальной пули. Согласно их версии, незадолго до смерти к нему в руки попали документы о подготовке на него покушения некоей «тайной боевой дружиной», приехавшей из Питерской ЧК. Через месяц после гибели Железнякова погиб схожий с ним по характеру Николай Щорс, примыкавший в прошлом к левым эсерам. Известен случай, описанный в романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», как он приказал выпороть в своем вагоне членов комиссии, присланной Реввоенсоветом ревизовать щорсовский штаб. Погиб Щорс тоже от шальной пули (петлюровского пулеметчика).
Ни в годы Гражданской войны, ни сразу после, ни Киквидзе, ни даже Щорс не числились в легендарных красных командирах. В середине 1930-х годов первого из них определили на роль «грузинского Чапаева», а второго провозгласили Чапаевым же, но украинским. «Нужно, чтобы у украинского народа был свой Чапаев», – распорядился Сталин. О нем, как и о матросе-партизане, была создана песня, на слова того же Михаила Голодного.
Да что там «украинский» или «грузинский Чапаев», с самим Василием Чапаевым, примыкавшим когда-то к саратовской группе анархистов, с ним ведь тоже не все ясно. Во всяком случае, все до единого очевидцы его гибели, которые могли видеть, как раненый комдив плывет через реку и тонет, сраженный белогвардейской пулей, остались там же, на поле боя, и никто не знает, откуда взялась эта каноническая версия.
Надгробная надпись
Похоронили Железнякова не «под курганом, заросшим бурьяном», а на Ваганьковском кладбище в Москве, между захоронениями Николая Баумана и Василия Киквидзе.
«…Над могилой Железнякова стаял снег. В небе звенят серо-серебристые боевые самолеты. За стеной кладбища, на стрельбище, стучат пулеметы; с Ходынского поля ветер доносит пение молодых красноармейцев и раскаты ротных батальонных ответов: „Зрас-с!..“» (Всеволод Вишневский). Самолеты, пулеметы…
В 1938 году вместо скромного надгробья на могиле установили памятник из черного мрамора: «Герой Гражданской войны Анатолий Григорьевич Железняков (партизан Железняк)».
Железняков никогда не был партизаном. Партизаном он стал в песне Матвея Блантера на стихи Михаила Голодного – так искусство иной раз побеждает правду жизни. А откуда взял партизана автор слов? По версии украинского историка А.Дикого, это результат ассоциирования в народной памяти образа матроса Анатолия Железнякова с неким партизаном матросом по имени Андрей Железняк, тоже погибшим в 1919 году.
«…Имена таких народных героев, как Чапаев, Щорс, Руднев, Пархоменко, Лазо, Дундич, матрос Железняков и многих других будут постоянно жить в сердцах поколений… Они вдохновляют нашу молодежь на подвиги и героизм и служат прекрасным примером беспредельной преданности своему народу, Родине и великому делу Ленина-Сталина». Лет через двадцать после похорон имя Сталина с могилы было стерто, но следы его до сих пор видны.
Надгробную надпись редактировал Ворошилов, которого друзья Анатолия Железнякова считали виновником его гибели.
Люба
Вернемся к Любе Альтшуль. С 8 ноября 1917 года она работала в Смольном, в справочном отделе, а в марте 1918 года вместе с переехавшим революционным правительством оказалась в Москве, в Кремле, в техническом аппарате Совнаркома. В конце марта – начале апреля 1919 года она отправилась к Железнякову через фронты, из Москвы в Одессу. Помог ей туда попасть Дыбенко, захвативший на время своими двумя бригадами Крым и фактически ставший там военным диктатором. К Любе с участием отнеслась и «крымская царица» Александра Коллонтай.
То ли в тот момент Винды рядом не было (она уезжала на время в Киев), то ли Железняков ее на время отставил. Спустя девять месяцев после той поездки, 21 декабря 1919 года в Москве у Любы родился сын Юрий. По отчеству она записала его Викторовичем, присвоив отцу ребенка любимое имя матроса Железняка.