Какая она, Победа?

Руководил альпиниадой Володя Аксенов. Он так и не вернулся во Фрунзе ни через неделю, ни через две, ни через месяц. Он лишь съездил за семьей, получил ключи от «пэдэушки» и вновь принялся за скалолазные дела, которые, в общем, только разворачивались. Теперь он готовил не только оборщиков. Пришло время учить альпинизму плотников — им предстояло оплести склоны снизу доверху пешеходными трапами; монтажников — они должны были навешивать грузовые переправы и трубопроводы, ставить сетчатые ловушки для камнепадов и прокладывать ЛЭП; учить проходчиков — им надо было бурить скалу чуть ли не в воздухе, с подвешенных к крючьям переносных дюралевых площадок; даже бульдозеристов — началась прокладка троп к верхним отметкам. И еще надо было учиться самому. Теперь, когда он, Аксенов, стал обладателем единственного в своем роде титула прораба по скалолазанию, не было дня, чтобы не приходилось иметь дело со всякого рода чертежами и монтажными схемами, процентовками и нарядами на выполненные работы, чему в институте физкультуры не учили. Так с дипломом в кармане вдруг оказался неучем. При всех лестных скидках положение было не из приятных, и потому, едва в Кара-Куле открылся вечерний филиал Фрунзенского политехнического института, Аксенов вновь стал студентом, теперь уже отделения гидротехнических сооружений.

Итак, вечером теория, днем практика. К примеру, такая. Приходят из Гидроспецстроя, просят убрать закол над выходным порталом обводного тоннеля. Закол — это огромная, едва держащаяся глыба; не убрать ее — может рухнуть, натворить дел. Пошли с Кенешем Джангельдиевым. Он тоже кончал институт физкультуры, занимался альпинизмом. Сорок метров скального «зеркала». Шли два дня, били шлямбурные крючья. Закол нависал над головой мощным карнизом. До него оставалось совсем ничего, когда Володя глянул вниз и вдруг увидел, что шлямбурный крюк, на который он так полагался, медленно вылезает из пробитого для него отверстия. Володя замер. Он оказался практически без страховки. Теперь в случае срыва его задержит только второй крюк, но задержит уже после удара о скалы.

Хлестала по лицу жесткая снежная крупа. Коченели пальцы. Внизу у костра грелись оборщики, смеялись девчата-сигнальщицы, ползли по дороге тяжелые самосвалы, проносились дежурные машины, увозя людей кого со смены, кого на обед. А он, Аксенов, висел на стене в самом безвыходном положении, и помощи ждать было неоткуда. Даже крикнуть не мог. От крика он бы сорвался. Так и спустился. Молчком.

Отдышался. Перебил крюк. Вдвоем поднялись к заколу, вытащили наверх взрывчатку, подпалили.

— Ну вот, — сказали гидроспецстроевцы, — тут-то и дел, оказывается…

Больше разговоров!

Весной 1964 года начали бить тропы к верхним отметкам. На правом берегу это была отметка «905», на левом — отметка «1300».

— Чистая война, — говорили рабочие. И в самом деле, тут многое напоминало о войне. Бесконечная канонада ближних и дальних взрывов.

Долгие отсидки в укрытиях. Сухая дробь камнепада, пулеметной очередью ударившего по дороге. Каски, брезентовые робы. Суровый мужской труд, щедро приправленный потом и риском.

Впереди шли оборщики-верхолазы. За ними, пользуясь крючьями и навешенными веревками, поднимались бурильщики. Они оставляли за собой шпуры. В эти шпуры плотники забивали анкера, нарезанные из арматурной стали, прикручивали к ним тут же сколоченные трапы и перила. Весь этот крепежный лес, арматуру, мотки проволоки надо было как-то забрасывать наверх, и тогда люди выстраивались в цепочку, пристегивая себя к забитым в скалу крючьям, и начинали «качать» снизу вверх, из рук в руки. Этот живой транспортер существовал до тех пор, пока не появились грузовые канатные переправы. Но ведь и для этих переправ надо было затащить и лебедки, и трос, и кабель, а разговоры о применении вертолетов стали излюбленной темой острот во время перекуров.

— Пока вертолеты будут, ГЭС построим!

И сами удивлялись, глядя на сложные узоры ветвящихся по склонам трапов и ловушек: неужели все это на своей спине?

В районе отметки «905», на двухсотметровой высоте должен пройти гребень плотины. Первыми туда поднялись геодезисты, разумеется, в сопровождении верхолазов; укрепили красный флажок. Флажок стал целью.

Теперь бригады, работавшие на трапе, каждый день высчитывали, когда доберутся до флажка, до будущего гребня будущей плотины. Они делали в смену по пять-шесть метров. И у флажка оказались через полтора месяца.

Кричали «ура!», размахивали касками. Два метра выше плотины! Это было событие! И так ясно оно дало понять, что, собственно, еще почти ничего не сделано, что все опять-таки только-только начинается.

Беник Майлян. Отметка «1300»

Беник Майлян приехал в Кара-Куль в сентябре 1963 года. Он окончил энергетический техникум в Ереване, строил в горах небольшие электростанции, служил в армии. О Кара-Куле узнал из газет. Захотелось посмотреть Среднюю Азию, да и стройка привлекла: одна из самых высоких — свыше двухсот метров — плотин в стране, знаменитая Братская ГЭС, и та на сто метров ниже!