Да ведь и стена не самое трудное, что может быть. Иногда куда трудней сидеть себе день-деньской, подстелив кусок поролона, покуривать, поглядывать в бинокль на левый берег — все дела! Была такая непыльная работенка. Так вот тогда больше уставал. День пройдет — как скала с плеч, ну слава богу, на сегодня хватит. Это было весной 1966 года. Сразу после перекрытия. До весеннего паводка предстояло успеть отсыпать верховую перемычку, чтобы защитить котлован от нарынских вод. Надо было успеть покрыть эту перемычку бетонным лотком, а как это сделать, как вообще работать там, под стеной левого берега, если с началом весны туда нос не сунуть из-за камнепадов? Ждать, когда пройдут камнепады? Раньше в таких ситуациях ждали, дни актировались. Но паводок, он ведь не будет ждать!
Думали, ломали голову в Управлении основных сооружений, наконец решились Больше никому бы не доверили, Балинскому поручить сочли возможным. Если, конечно, он согласен взять на себя такой риск. Ведь что случись, виноват он будет, Балинский проглядел, значит. А как можно дать гарантию? Как все предвидеть?
Сказал, что надо подумать. А что думать? Если не успеть с перемычкой, считай, что с перекрытием спешили впустую. Что ж, ладно, он согласен.
Берет на себя службу наблюдения за стеной левого берега. Обещать ничего не может, не бог, но постарается. Назвался груздем…
Люди работали. Балинский покуривал. Они под самой стеной, где Толя когда-то спускал трос с 1300, а он на правом берегу, на теплых от весеннего солнышка скалах. В руках бинокль. Рядом ракетница со взведенным курком.
Ведь он не сразу начинается, камнепад, сначала мелочь, дресва посыплется, вот этот момент и надо засечь, минута-другая в запасе есть. Хватит, чтобы по сигналу тревоги люди укрылись в капонирах и штольнях. Дресва означает, что где-то пополз массив. Ну а если это не дресва, если это просто оттаяла вмерзшая в склон щебенка и ею все дело ограничится? Пускать ракету или не пускать? Впустую гонять людей? Смех, шутки, воркотня. Оставить на месте?
А вдруг?.. Как ошибиться? Никак нельзя ошибиться!
Домой приходил, словно весь день таскал на себе бадью с бетоном.
Ночью вскрикивал, стонал, стена не отпускала даже во сне, он слышал беззвучный перестук медленно, в модном кинематографическом рапиде летящих камней, видел ракетницу, до которой никак не мог дотянуться ватной рукой, видел людей, которые, ничего не подозревая, спокойно работали, вверив ему свои жизни…
Кто сказал или сам заметил, но вдруг увидел, что в жесткой шевелюре его, которой, казалось, и износу не будет, полно седины. Да и не приглядывался прежде, не время вроде бы! Ан нет, идет времечко. Тикают часы. Все нипочем, кажется: и риск, и стены пятерочные, и труд на стенах этих на грани возможного, а вот кладут свою красочку, отзываются.
Наверное, и эта стена отозвалась. Или другая?
Галкин. Первое знакомство
Летом 1967 года в альплагере «Ала-Арча» появился невысокий, подвижный, с захлебывающейся от азарта речью человек с синим значком спортивного общества «Буревестник» на лацкане пиджака. Это был Виктор Тимофеевич Галкин. В цивильном костюме, с большим эдаким «бюрократическим» портфелем, всегда в движении, в спешке, всегда рвущийся к телефону, к междугородным разговорам с Москвой и Алма-Атой, Ташкентом и Душанбе, Ошем и Пржевальском, всегда озабоченный то какими-то машинами, то вертолетами и самолетами, человек этот меньше всего был похож на альпиниста, а тем более на тренера или мастера спорта, каковым он на самом деле и являлся. И уж совсем ничего общего он не имел с теми ортодоксами, очень размеренными, очень соблюдающими во всем дистанцию товарищами, для которых альпинизм давно превратился в обычную, строго регламентированную службу, с точными указаниями насчет того, что положено, а что нет.
С тех пор как в 1961 году выдающийся мастер сверхсложных восхождений Лев Мышляев открыл для альпинистов страны северную стену пика Свободной Кореи, район мало кому известного прежде киргизского альплагеря стал быстро догонять в популярности самые именитые районы Кавказа, увенчанные Ушбой и Шхельдой. Одна за другой потянулись в Ала-Арчу классные команды из самых разных городов, не было ничего удивительного и в появлении здесь памирской экспедиции москвичей… Занимало другое — состав экспедиции. И ее планы. И, уж конечно, ее руководитель.