Какая она, Победа?

Можно и в самом деле подумать, что татуировкой его наградила служба во флоте. Если б так! Морская романтика обошлась дешево, в скромный якорек. Все остальное — самому не верится — появилось до флота, даже до ремесленного училища, хотя и там его изукрасили основательно, не поленились. Все эти афродиты и змеи, орлы с красавицами в когтях и кинжалы засинели на плечах, на груди и бедрах еще раньше, не то в третьем, не то в четвертом классе, когда и плеч-то этих, считай, не было, куда только кололи?

Толя дружил с ребятами уличных окраин. Эти ребята ничего не боялись и все умели делать. Он тоже ничего не боялся и принес из дому книжку про греческих богов и героев. Сюжеты книги стали немедленно перекочевывать на плечи и спины его приятелей. Ну и на Толины тоже, разве он боится боли?

Не боялся и трепки, которую задавали дома, когда обнаруживали очередную «репродукцию». Словом, к моменту поступления в Андижанское ремесленное училище он выглядел вполне «солидно». К счастью, в училище умели делать главное. Его научили работать почти на всех металлорежущих станках, научили понимать, чувствовать, что он есть человек рабочий, значительный и практически незаменимый. А когда через два года вернулся в Ош и поступил работать слесарем на автобазу, стал еще и самостоятельным человеком. Во-первых, получил паспорт, а во-вторых, зарплату.

Никогда не был обладателем таких колоссальных денег. Можно было купить сигарет. Купить вина и зайти в лагманную. Можно зайти на танцы или в кино, а потом снова в магазин, еще взять вина.

Да что там вино! Рядом, на токарном, одна девчонка работала, к ней шоферы с конфетами шли, если что сделать нужно. К нему шли с водкой. И когда он отказывался, ему говорили, что мал еще не слушаться старших, не уважать их, брезговать людьми. Брезговать нехорошо, Толя понимал. И он пил. И его хвалили, что вот, мол, дескать, только паспорт получил, а уже мужик, все понимает, значит, человек. Да и ему лестно было слушать эти слова, быть на равных со взрослыми, с теми, кто сегодня в Оше, а завтра на Памире и еще дальше, в Хороге, где начинается граница и где рукой подать до Афганистана и даже до Индии.

Мать плакала. Пришлось уволиться, устроился в механические мастерские при геологической экспедиции, в трубонарезной цех. Да так в нем и остался.

Народ здесь был постоянный, обремененный семьями и годами.

Отработали — по домам. По дому управятся, сад или огородишко польют, выйдут, постучат в «козла». Разговоры ведут неторопливые, с продолжениями, про расценки и нормы выработки, про болезни и виды на картошку. Нужные, конечно, разговоры, но этого хватало и дома. Уходил в парк, к танцплощадке, часами выстаивая у решетки, покуривая, поплевывая шелухой семечек, поглядывая по сторонам. Так дожил до повестки из военкомата. И словно обрадовался ей. Служить пошел с охотой. Без всяких душещипательных прощаний, без битья в грудь, без слез по поводу трех или там четырех пропащих молодых лет.

Четыре года, если во флот. Он и попросился во флот. Сразу попал во Владивосток, увидел океан, узнал, что мир велик. Плавал на крейсере «Петропавловск». Палуба у него вороненая, надраивали ее как зеркало, и когда хотели проучить новичка, то посылали на камбуз с бачками, подкарауливая, когда пойдет назад. Если на сталь плеснуть мазутом, ноги разъезжаются, как на льду. Резиновая подметка от солярки мгновенно взбухает, и удержаться на ногах трудно, особенно если штормит. Надо хвататься за леера, а в руках бачки, и не дай бог, если не донесешь, старичков без ужина оставишь!

Так учился ходить заново. Учился ходить на веслах. В первую же весну попал на гонки, на одну из шестивесельных шлюпок, узнал, что это такое.

Первого места не взяли, но гребли до конца, хотя руки уже не держали валек, а с бровей капал пот. Старичкам такая настырность понравилась, взяли в сборную корабля. Тут уж гоняли от души, но и это было в удовольствие, а когда все в удовольствие, тогда можно стать и чемпионом. Через год он был уже загребным. Сидел справа, первым от кормы, задавал темп. Стали чемпионами эскадры, получили по пять суток отпуска, а это тоже награда, да еще какая!

Своей морской специальности не любил. Учебная стрельба из зенитного автомата, тренаж, тренаж, изо дня в день одно и то же — все это никак к себе не располагало, хотя он и понимал, что иначе нельзя. И когда судовой мастерской понадобился токарь, ушел туда с радостью и до самого конца службы чувствовал себя как дома. Учился. Стал машинистом первого класса.

Овладел ведением подводных работ, по боевому расчету значился водолазом.

Домой ехал с первым разрядом по гребле и вторым по парусу. Ехал и верил: будет жить совсем по-другому, нежели жил прежде.

Снова пришел в трубонарезной цех. Встал за фрезерный. Буровые штанги, муфты, переходники — изделия увесистые. К концу смены даже он рук не чувствовал, отваливались. Пять дней недели еще выдерживал. В субботу практически не работал, разве только делал вид, что работает. Когда приходил нормировщик, Толя садился на станину, вытаскивал сигареты и предлагал: покурим?