Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Через несколько дней нас вызвали в кабинет заместителя начальника Пубалта. Там – вместе с крупнейшими работниками Пубалта – находился и Вишневский. Ему предоставили слово для доклада о нашей брошюре, и он начал так:

– В то время, как товарищи Азаров и Чуковский полностью осознали важность возложенной на них военно-политической задачи и создали вдохновляющие страницы, которые помогут нашей молодежи крепче бить ненавистного врага, товарищ Тарасенков пренебрег своим долгом и.

Тут начался безудержный разгром всей той части брошюры, которую написал Тарасенков. Я слушал, не верил своим ушам и дивился. Все, что он говорил, было вопиюще несправедливо, – не потому, что Тарасенков написал хорошо, а потому, что мы с Азаровым написали ничуть не лучше».

Сохранились письма Николая Корнеевича к Тарасенкову. Они дополняют воспоминания. 2 февраля 1943 года Чуковский писал:

«Дорогой Толя!

Когда Всеволод Витальевич вернется, тебе пришлют вызов, – на это есть уже согласие начальства. Жду тебя с величайшим нетерпением. Наконец-то я услышу о твоих московских похождениях, о твоей Машеньке.

А пока начинаю с просьбы. Там у вас за рекой, в квартире, где я жил, я оставил свое барахло – чемоданчик и вещевой мешок. Я всё надеялся, что судьба моя снова занесет меня к вам, но, как видно, быть этому не суждено. Умоляю тебя, если ты поедешь сюда прямиком, на машине, без пересадок, захвати с собой мое барахлишко. Оно не тяжелое, а жить без него мне больше невозможно – там ботинки, белье. Сделаешь мне огромное одолжение. Ей-богу, отслужу.

Ежели же поедешь с пересадками, так, конечно, не мучь себя. Но хорошо было бы в таком случае, если бы ты взял мои вещички оттуда и поставил где-нибудь у себя или у Прониных.

Тщетно стараюсь отгадать твои планы – ты сюда надолго или на время? Ужасно рад был бы, если бы ты остался с нами. Но решать это тебе советую не там, а здесь.

Я пишу роман, лихорадочно, стремительно и не без упоения. С4-гочисла его начнут передавать по радио.

Болен я. У меня неприличная болезнь – ишиас. Не позор, а несчастье. Вот мука-то!

Браун, Азаров и Амурский еще не вернулись. Вернутся ли? Бог весть. В. В. [Вишневский] негодует.

Обитаю тебя и жду. Нежнейший привет Прониным.

Твой Ник. Чуковский»[79].

Следующее письмо без даты:

«Толя!

Я уехал. Три дня тт – следовательно, 7–8 здесь. Затем, пожав тебе руку, в Кронштадт. Таков приказ.

Если случится такая неприятность – моя преданная супруга приедет сюда и мы с ней разъедемся, (а всё может быть), скажи ей, чтобы она меня дождалась.

Жму руку.

Пронину привет.

Коля.

Вишневскому напиши омоем отъезде не сразу, а немного погодя. Так будет лучше»[80].

Письмо от 24 мая 1943 года:

«Дорогой Толя!

Вчера вернулся из Москвы, нашел твою мартовскую открытку и очень огорчился. Неужели ты до сих пор не узнал, что с мот чемоданом? Милый, тт веемое богатство – костюм, ботинки и т. д. Вызволь, ради бога, умоляю!