Каледонский безумец

– Да, бабушка, да! – загалдели мы с Гвенддид наперебой. Подбежали, запрыгали вокруг неё, вокруг Морврана, Бригитты. – А здорово вы его… огнем, тьмою! Нет, мы не испугались, мы это… засмотрелись.

– Так, погодите трещать, сейчас не до того, – оборвала Керривен. Итак, если Кромм – источник Безумия, но не безумен, то, фомор побери, что тогда происходит с людьми?! И почему Кромм столько времени ждал пороговой ночи, чтобы заразить Безумием Аннуин, если он сам уже трижды по девять раз мог туда попасть?

– Да потому что, дурачки, – Горбун, отряхивая с себя остатки обугленных древесных корней, выбрался из ямы и ухмылялся нам исподлобья, – Аннуин не принимает такого, как я. Аннуин выталкивал. Аннуин сильнее. Не разделили бы вы когда-то миры, не было бы меня сейчас здесь. А так тут нет никакой силы. Здесь только слабые людишки, которые не могут бороться с моим Безумием. И силу вашу они отвергают уже, потому и нет среди них вашей силы настолько много, как это было раньше. Но вы сами виноваты – разобщили меж собой и людишек своих бросили. Они от вас и отказались, слабые, горделивые, скрытные. Такие же, как вы! Не нужны вы людям, а люди – вам. И друг другу вы не нужны. И себе вы не нужны. Ну, разве что теперь, когда край. Вы и меня сейчас не одолели. Даже вместе. Сами видите! Сейчас же, дурачки, я уже вдоволь силён, чтобы обезумить Аннуин, когда грани миров падут. А почему я это могу? Потому что мне всё можно!

Петлёю из морской воды Мананнан обхватил шею Горбуна. Потянул на себя, сдавил. Огненными путами связала ему ноги Бригитта, дёрнула на себя. Горбун распластался по земле. Руки врага обвил корнями Кернуннос, развёл конечности в стороны. Керридвен принялась водить ладонями, шевелить пальцами – отворять тело Кромма, и внутренности стали валиться наружу. На этом моменте Ллейан и Блехерис отвернули нас с Гвенддид от кровавого зрелища, и мы все вместе отбежали подальше.

Но и теперь Кромм сумел подняться. Морвран зашёл-таки сзади и ломал своими огромными ручищами и ножищами хребет Горбуна, бил в пояс и по самому горбу.

Кровь и сломы костей усеяли землю под врагом, а он вдруг… воспрянул и расхохотался, и всё ему было нипочем.

– Ну, хорошо-хорошо, не такие уж вы и дурачки, – хрипло произнес он. – Поняли, что сам я не безумен. Обманул я вас, да. Мне можно. Но люди-то, люди теперь не знают, что можно, а что нельзя. Им шепнёшь, а они сами за тебя всё дальше додумают. Им же тоже хочется, чтобы всё можно было. Даже то, чего нельзя. Тут хоть из камня, хоть со дна морского шепчи себе да шепчи – всё услышат! А вот как жить, делая то, что нельзя? Во-о-о-от! Не знают они. Оттого и безумны стали. Потому что перепутали, что нельзя, а что можно. Вырастили за столько лет Безумьице. И я теперь всем этим управляю. Вот смотрите!

Длинные алые нити стали проявляться из груди Горбуна, оттуда, где зияли рёбра из-под разорванной заклинаниями Керридвен плоти. Алые нити проявились и из спины, из ног, из рук, из чресл, из глаз, рта и затылка. Они уходили далеко в пространство, почти за горизонт, за почти плоские горы, и откуда-то издали, со всех концов земли, доносились гортанные крики ярости, стоны ужаса, гулкое рычание и протяжный вой.

– Видите, какая у меня сила! Они теперь все мои. И, обезумев, весь мир станет моим. Куда там одна лишь Кальех! – говорило пространство голосом Кромма.

– Держите крепче! Морвран, поднажми! – закричала Керридвен. – Он сейчас вырвется!

– Вырвусь, дорогая, конечно, вырвусь! – осклабился Горбун. – Я смогу! А значит, что? Значит, мне всё можно! Мне! Всё! Можно!

– Нет, нельзя!

Ллейан и Блехерис, сами не желая смотреть на происходящее, отвернулись, зажмурились, съёжились и не заметили, как мы с сестрой выскользнули из их объятий (да, мы можем, когда хотим!), подобрались к Горбуну, обойдя Керридвен и Мананнана, и очутились нос к носу с врагом.

– Нельзя тебе, – повторила Гвенддид.

Мама, услышав её, увидев, где мы, кинулась следом, но Блехерис просто упал на неё, придавив собой к земле. Было уже поздно вмешиваться, посчитал он: или дети выживут, или…

– Назад оба! – рявкнул отец из-за спины Горбуна.

Но мы не обратили никакого внимания на рёв Морврана. Мы искренне, по-детски были возмущены тем, что какой-то старый обормот уж очень плохо воспитан. До такой грани плохо, что считает несуществующим для себя слово «нельзя».

– Нельзя тебе, понял? – поддержал я сестру.

– Это почему же? – Кромм Круах наконец поборол оторопь. Теперь была уже наша очередь озадачиться. Но мы быстро нашлись.

– Потому что… потому что ты разрешения не спросил.

– У кого?!

Но это было уже неважно. Один из самых древних в мире совсем позабыл о силе едва ли не самых древних слов. Его «почему» означало, что он ПОВЕРИЛ в то, что ему что-то, оказывается, нельзя. Внезапно над нами сгустились тучи, всё вокруг потемнело, и голоса на концах алых нитей устремились по ним к Горбуну. Того начало кидать из стороны в сторону, невредимые места на теле его пошли буграми и огромными волдырями.

– Что происходит? – закричала Бригитта.