Каледонский безумец

– Это, Мирддин, боги племени Дану гонят фоморов.

– Без предводителя?

– Почему же без? Вот уже пять зим, если ваш отец, мой брат, конечно же, не приврал, их ведёт Артос-Медведь.

– Артос-Медведь? Ух ты! Но он же человек!

– Кто его знает… Ясно одно: свою последнюю битву он не закончил, и теперь в годовщину её, каждый Самайн, поднимает на Охоту всех Детей Неба, кто откликается на зов, кто ещё смотрит на мир людей из своих холмов. И ведёт их на фоморов, стоя во весь рост в своей колеснице, сжимая копьё. Вон, видите на небе созвездие, похожее на ковш? Это и есть теперь колесница Артоса-Медведя. Неупокоенный, буйный дух. Нынче для него что саксы, что Дети Моря – всё едино…

– Крейри! Детям пора спать. Они немало пережили сегодня. Укладывай их быстрей. Или мне на вас троих сонные чары наводить?

– Так, дети, сонные чары Керридвен – это не шутка. После них по утру сильно болит голова. А ну, быстро спать!

Мы с Гвенддид прыснули и, юркнув под шкуры, продолжали хихикать. Когда Крейри удалилась вслед за Керридвен, Гвенддид спросила меня:

– Ты вообще как? После этого… ну, после камня?

– Я? Не знаю… Вроде, ничего… Как было, так и есть.

– Они там все говорили, что в тебе есть Безумие.

– Гвен, ну хватит, а? У нас было такое приключение! Давай про Безумие в другой раз.

– Я волнуюсь. Мне страшно. Мама вон плакала, пока не заснула.

– Кажется, у неё точно утром будет болеть голова. Бабушкины чары.

Но от мыслей, которые озвучила сестра, было на самом деле уже не так смешно. Мы заснули очень быстро, убаюканные гулом множества Диких Охот, наводнивших в эту ночь Придайн и Эрин.

Я был эхом беседы трёх богинь

Я вернусь!

Велик тот день,

Когда я отбыл в дорогу,

Потоптавшись у порога,

Победив былую лень.

Я вернусь!

Корабль по морю

Рассекает волн просторы,

И гребцы отважно вторят

Песнею морских путей.

Я вернусь!

И это важно,

Потому что будет страшно,

Потому что будет жутко,

Ибо это страх пути.

Я решил, что мне наукой

Станет шум волны и ветра,

Глас огня и шёпот пепла,

Говорящие "Иди!".

Я вернусь!

И высший Свет

В этом слове мне порука.

От врага или от друга

Я приму любой совет.

Парус выгнулся упруго,

Песни, разговор и ругань…

И не ведают испуга

Те, кому надежда – бред.

Я вернусь!

Они не слышат,

Им не надо возвращаться,

Все они бегут за счастьем,

Может, им дано найти?

Я смеюсь:

Мой гнев, пристыжен,

Вниз течёт капелью с крыши.

Возвращение всё ближе,

Но далёк финал пути.

Я иду!

Сквозь штормы, штили,

Милю заменяет миля,

Кровь набатом вколотила

Тысячу гвоздей в виски.

Я вернусь!

Пусть рифы ближе,

Пусть вода на доски брызжет,

Пусть команду море слижет

И корабль порвёт в куски!..

Я не жду – я выбираю,

Где живу, а где играю,

И от Ноября до Мая

Не спешу менять пути.

Я вернусь на влажный берег,

Подсчитаю все потери,

Постучусь в родные двери,

Чтоб потом

Опять

Уйти…

Миновала луна Самайна, миры снова обрели свои прежние пределы, боги, фоморы и герои разошлись с законной добычей по родным чертогам и обиталищам, и настала пора старухе Кальех трясти облака и задувать стужу в мир людей.

Они явились к Керридвен почти одновременно. Вечно молодая, почти юная Бригитта и суховатая согбенная Кальех. Обе, не здороваясь друг с другом, прошли к главному очагу и уселись перед хозяйкой дома в резные кресла. Керридвен захотела было пошутить, превратив сидение для Кальех в стул с широкими полукруглыми ножками, чтобы было удобно по-стариковски на нём качаться. Но вовремя осеклась, справедливо решив, что наставница шутки не оценит.

– Вот что, девочки, – сказала Старуха. – Я в ваши дела не лезу, мне оно ни к чему. Моё же дело маленькое, оленей с коровушками пасти да женщин даровитых в ведьмы выводить. Но раз уж из-за моего бывшего бодаха твой, Керридвен, внучок заразился Безумием, я обязана как-то помочь. Так что предлагайте. Что в моих силах, сделаю.

Бригитта деланно пожала плечами. Тогда Матушка Метелица перевела взгляд на свою бывшую ученицу.

– Как мальчик чувствует себя?