Календарные дни

«Старик Захаров вечно что-нибудь да примножит к скучной истории села, — завспоминал кузнец Глодилин, следуя к уважаемой в народе кузне. — С виду мужик очень даже рядовой, обстиранный, как и все, нуждами и хлопотами сельского существования. Однако присутствует в нем какое-то душевное зарево. Жалости больше, чем другим, или неравнодушия отпущено бдительной природой? Вот, к примеру, с той известной в округе городской свалки кто только не кормился из деревенских. Промышленные отвалы тянутся на километры — ехай один или общей фамилией, выхватывай из отбросов полезные вещи. И тащат по избам листовую жесть, алюминиевые уголки, обрезь полированную, бронзовые втулки, облицовочную плитку и кафель, реле и магнитные пускатели, стальные бочки, подшипники, резиновые шланги и прокладки, войлок, стекло… Некоторые земляки на отвалах состояние нажили. А как хозяину не поживиться, если рыскать даже не надо по кучам — все расфасовано по номенклатуре. Семен Захаров сколько раз катал на мотоцикле мимо того участка — ни разу не завернул туда, не полюбопытствовал дармовщиной. Брезговал, видать. Уж на что я чистоплотен в расчетах с людьми и государством, а, грешен, гонял на свалку во время уборочной. То железяка нужная отпадет от комбайна, то резина лопнет. Выковыривал, конечно, дефицитное из отвалов, ладил детальки — убегали в поля тракторы и комбайны. Семен же даже ради общего хлеба не зарился на сучий тот промысел.

Правда, довелось и Захарову дарами городской свалки осчастливиться. Раз пылил на «Урале» мимо того погоста ненужных вещей. И будто бы услыхал стоны. Конечно, не поверили мужики, что ухватил ухом живое за ревом движка, но недоверие открылось позднее. А тогда Семен бросил мотоцикл и зашарил по горам, пока не наткнулся на то место. А в том месте помирала лошадь, заваленная машиной отработанной земли. Конь, верно, безнадежно заболел где-нибудь в горзеленхозовских денниках — ну и освободились от него дешево и не хлопотно, скинув на свалку. Захаров достал саперную лопату и облегчил живое. До утра так провозюкался — поднимал коня на ноги, поил, хлеб городской весь скормил. Когда конь окреп, старик привязал его к коляске и на малых скоростях доставил на подворье. На что не жилец казалась лошадка — вы́ходил ее Семен Моисеевич. Через полгода у коня шерстка засверкала, шаг запружинил. Потом хозяин отдал его на колхозную конюшню — учредили школьников катать и прививать им потерянное где-то на путях к всеобщему гуманизму уважение к живому существу.

Мужики, понятное дело, Семена до сих пор цепляют в перекурах — не по злобе́, конечно. Один селянин упрашивает Захарова съездить еще раз на свалку и корову ему приглядеть с большим выменем, другому понадобилась вдруг к ночи овечка или коза — все липнут к старику».

Глодилин аккуратно закончил с домыслами и воспоминаниями, пошуровал в тлеющих углях и выхватил клещами белую, согласную на любую форму заготовку.

— Сплелось в мужике разное, — разъяснил он сосредоточенному перед делом молоту. — Не чуждое, ясно, организму, да много выше обычного предела — хотя предел каждый сам себе составляет. Однако таких, как Семен, не надо пока еще по деревне с огнем искать — и то добро.

В середке дня об инциденте заговорило все село. В ранее забытый сад зачастили любопытные и соболезнователи, ахали и возмущались.

Мелиораторы тем часом зашли в кузню за оставленной на ремонт тягой. Глодилин хмуро кивнул в ответ на бодрое приветствие и посоветовал ремонтерам отрыть котлован поглубже и провалиться в него на несколько лет.

— Эх, вы, се́редь неучтенная, как нацелились на разбой земли? — облегчался коваль в ругани, и глаза его на сером, точно шлифованном, лице застыли тяжело и недоуменно. — Селу нашему почти четыре века, семь больших войн и тридцать голодовок — так вы его тоже подрядитесь за рубли снести вместе с народом и живностью?

— По глу́пи ввязались — агроном затеял все! — в сердцах отвечал заклеванный зеленоглазый бригадир. — Полевод-то все на перспективу нажимал.

— У себя дома, поди, палкой готов память отцову охранять от корысти, — коваль подошел к бригадиру, и тень от жесткого черного фартука притушила свет в кузне. — Такого мужика из-за вас к тюрьме поворачивают!

Зеленоглазый бросил поковку и вышел, уводя прочь сомнительную бригаду.

Пока кузнец Глодилин мял на наковальне ось, Семен Моисеевич Захаров, волнуясь и изумленно щурясь, повествовал милиционеру Щелкунчику и следователю Рангелову о событиях, послуживших началу душевного взрыва. История была обычная и потому, считал начальник милиции, печальная вдвойне. Много в ней обнаружилось непонятного и даже загадочного для него, два десятилетия живущего на сельской территории.

А история такая. На берегу реки Вязовой рос на двадцати гектарах заслуженный яблоневый сад. В начале прошлого века заложили его в имении Строгановых. Лесоводы постарались на славу. На мелкокаменистых сиротских землях под частыми северными ветрами занялся наконец пышный сад, где цвели яблони и груши, слива и вишня, кусты смородины и тесной цветами сирени.