Календарные дни

На фронте перед ним, молодым комбатом, вытягивались сотни солдат в полный рост, зато и он своего не стыдился и не прятал, когда людей в атаку поднимал, пока не отрубило осколком кисть левой руки. Боли-то сначала не почувствовал, лежал, контуженный, на земле, а с толстых ветвей тополя всматривалась в него медсестра Шура, за которой застыло белое июньское солнце. Плохого комбат не подумал — забралась из озорства на дерево, малая еще — восемнадцать лет есть ли, только юбка свободно по ветру парила, разматывалась одежда на ветру, выше головы девчонки иной раз завивалась. Боже, отверни меня… Медленно возвращалось сознание и понимание обстановки. Взрывом его уложило, а медсестру кинуло на дерево, оторвало у нее тяжелым снарядом тело по груди. Вот где ужас к комбату прирос, как брат к брату родному, колючим лицом, и глаза начерно прикрыл, пока в госпитале не очнулся — но и тогда долго веки сжимал, боялся увидеть ту же картину.

Мальчики стояли, прерывисто дыша и отворачиваясь, взгляда их не прижать было директору, а потому и не понять — что за причина дикой свары, схлестнулись мальцы отчего? Лютеровой сынок посмелее. Мать опять наверх жаловаться будет, что ее ребенка единственного, аккордеониста-виртуоза, обижают, потому что школа разноязыкая, а не однородная, ненароком подумалось директору, да добавит с наслаждением чисто женским, что дисциплина в коллективе хромает, — хромая мать порядка, стало быть, в его, Хромова, школе, а его самого недоуменно-ледяными взорами в районо встретят, как оправдываться начнет: как же ты, боевой офицер, во взглядах высветится, с детьми не совладаешь! Надо справиться, товарищ Хромов, иначе знаете что будет? И обязательно Макаренко штудируйте, ведь образования специального у вас нет. Все время припугивают неопределенно-множественными местоимениями третьего лица, черт бы их всех там подрал поименно и оптом!

Директор школы Хромов, квадратно-сутуловатый со спины, что выдавало недюжинную силу северного мужика, с мягким лицом, на котором насильно угнездилась маска властности, холодно бросил: марш в класс, Лютер, и доложи учителю, что наказан мною: постоишь урок. А ты, Бек, постой здесь, охолони малость — тебе и растолковывать тогда не придется, что школьная драка не проступок, а преступление.

Ребята стояли у дровяного склада, откатились сюда сгоряча от ледяной горки.

Директор многонациональной школы Хромов жестким офицерским шагом направился в канцелярию. Лютер бросился вперед, утирая сопли, потом отогревался и успокаивался в классе, правда, в самом его углу, отчего вся Передняя Азия и Африка виделись с торца невнятной светло-коричневой полосой — шел урок древней истории, проходили дела вавилонские.

— Где же Бек? — несильно щурясь, оглядела парты Лидия Ивановна Хромова, учительница всей истории — от древнейшей до нынешней. — Утром его видела… Не заболел ли?

Лютер настороженно пошмыгал носом, но ничего не говорил, потому что наказанный лишался слова. Лидия Ивановна, зябко кутаясь в пуховую шаль, грустно и устало смотрела в окно, будто утомилась от бесконечных человеческих переходов из века в век, от войн и разрух, тирании фараонов и диктаторов. Свет осторожно касался ее абсолютно черных волос, и ребята знали, что историк седая, но никто из них не спрашивал — отчего, знали.

Совсем у некоторых ребят совести нет — старших не слушают, пишут про них разное нехорошее. Так Бек, переминаясь у складской стены с хулиганскими надписями, подумывал и читал: «Абрамов, твой отец сам не моется и людей в баню не пускает — как понять?», «Ниночка — козлуха, а Билибин — кабан женского рода и двоечник», «Серик, твоя секим башка!», «Любила мама Зиночку, купила ей корзиночку, Смотри, ее ты, Зина, береги! При публике отличной Веди себя прилично, Но с мальчиками, Зина, не дружи!».

Темнело. Бек, подняв узкий воротник пиджака, прыгал — разогревался. Ноги окоченели от подошв до колен, и стоять на слабом, но долгом ветру было очень неуютно, хотя терпеть можно было.

Бек был терпеливым. В его семье все такие. С тайной гордостью мальчик признавал это качество за собой как право быть в дальнейшей жизни еще терпеливее.

Превыше всего ценилось в народе терпение — истинно мужское свойство характера. И потому особой заслуги Бека тут не значилось, но продолжателям иногда надо быть мужественнее, чтобы сохранить заветы предков. Бек привык к послушанию старшим — первой ступени к вершинам терпения, — механически прыгал уже в сарае, чтобы окончательно не задубеть, но ему и в голову не приходило сняться с места — вытравливать из себя это послушание.

За дальними домиками уже минут пять орал напропалую ишак: хрипло стонал и выдавливал из себя воздух, а какие-то чудаки по этим звукам время сверяют, будто бы осел во времени точен.