Календарные дни

Слышно было, что Поздеев ночью бежал, а необозримыми пространствами Урала и Сибири до сих пор кочуют, где асфальтом, где зимником, крытые грузовики. Но везде ненадолго.

А машины те давно списали…

СРЕДА ОБИТАНИЯ

Когда вечером Иванов спускался по лестнице, то снова заметил между двойными пыльными рамами бабочку. Сколько она здесь жила? Год или два, как он переехал в этот удобный, повышенного качества дом. Хотя, быть может, за стеклами сменилось уже несколько поколений насекомых, и они вполне свыклись, что у них мало света, тяжелый, душный воздух и тесное пространство для полета. Верно, условия их устраивали и, значит, — весь тот мир.

Он даже хотел сейчас же отворить окно, но времени оставалось в обрез.. Его ждали знакомые.

Иванову обрыдли эти пирушки — сколько можно? Все та же авангардная, не для устающего сердца музыка, привычные декорации, тяжелая пища. И день недели не менялся годами — срединный. Среда, значит. Приглашенные тоже собирались вроде бы по установленному порядку — сам он не в счет, потому что жил рядом и помогал хозяевам.

Всякий раз, как входил в тесную, забитую нужными вещами и безделицами квартиру Екировых, Иванов видел, что супруги рады его приходу совсем не так, как другим. Раньше не замечал этого или не придавал значения. Но вот искреннее расположение и радушие хозяев стали беспокоить его. Сказать по правде, именно в последнее время Иванова все настораживало, и каждое внешнее движение он рассматривал через призму беспокойства духа. По профессии Иванов был школьным учителем, скучным, как ему казалось, неинтересным человеком для тех, кто являлся на срединные те собрания. Иванов пытался подтянуться, хотя теперь все труднее удавалось следить за книжными изделиями, новыми поворотами в биографиях выдающихся эстрадных исполнителей и писателей, в филармонии отметился последний раз три года тому назад, про выставки художников, которые в городе проводили с большим методическим азартом, точно выполняя программу, не хотелось и вспоминать. Словом, Иванов не подходил по всем статьям к умному живому общению, ради чего, собственно, и затевались среди недели праздники. «Зачем для меня только их искренность?» — недоумевал Иванов и не находил ответа. Та свежесть и простота суждений, неожиданные срезы с очевидных фактов, умение легко определиться в обществе или ситуации, словом, та культура человеческих отношений, которую он вынес частью из детства, частью — живя и учась в столице, давно и бесследно испарилась. Да ведь не за то привечают, что безотказно в магазины бегает!

— Андрей пришел! — как всегда радостно и по врожденной манере как бы недоверчиво оповестила Ида, встречая Иванова в ситцевом переднике, испачканном мукой, в парижских неудобных туфлях. — Молодец, что вовремя. Ты не похож на этих кокеток, считающих более приличным опоздать.

— Привет, старик! — бодро приветствовал Владлен той же, что и тысячу лет назад, рубленой фразой. — Послушаешь новые записи?

Иванов слушать не хотел, но промолчал. Владлен усадил его в мягкое кресло, включил аппаратуру, стоимостью в трехлетнее жалованье Иванова, и несколько минут сосредоточенно, как в первый раз, слушал музыку, потом внезапно вскочил и стал показывать свежие книги — заметно было, что лишь на людях ему по-настоящему интересно и легко слушать новые мелодии.

Владлен не успел похвастать кранахским альбомом, как вновь позвонили, и по громкому звонку все поняли, что явился Блицистов. Большое розовое лицо гостя отразилось в зеркале передней, когда, войдя, он заглянул в него как бы мимоходом, но у всех было такое ощущение, что на вечер строем пришли десять близнецов с розовыми жизнерадостными большими лицами — так много, быстро и обо всем он говорил, так внезапно, по-игровому, передвигался по комнате, так хором хохотал. Иванов подумал, что вот у мужика уже волосы на корню осыпаются, но он такой же, как и десять лет назад, дерзкий с женщинами и наглый с посторонними.

С порога Блицистов, как в прошлую и позапрошлую среды, как всегда, заявил, что нынче завершил киносценарий трехсерийного художественного фильма о нефтяниках, который примут, и непременно с радостью, на любой студии и знаменитый режиссер, ахнув от избытка счастья и изумления, тут же ухватится за материал обеими руками. Покойно развалясь в широком кресле и семеня по лицам и вещам хитрыми живыми глазами, он сообщил без перехода, что опять вчера познакомился с первокурсницей, у которой очень тонкая талия, — он с грацией индийской танцовщицы показывал какая, и большая грудь, привел домой, и бедняжка всю ночь дрожала на постели, плача и шепча: «Милый, милый Блицистов! Не делай этого, мне еще рано!» Масляные пятна в его глазах при этом расширялись, стекали вниз, и скоро все лицо блестело от жира.