Kalip

— Я не виноват. Он вырвался у меня из рук. Я не виноват, я не удержал его, я не хотел, простите меня, я не смог его удержать…

Кай подлетел к Аршаду и встал между ним и мальчишкой. Шейх замер с поднятой рукой с хлыстом, которой намеревался в очередной раз нанести удар по мальчишке.

— Что произошло? — Кай смотрел в горящие злостью глаза Шейха.

— Он не удержал моего коня, и тот, убежав, подрался с другим жеребцом.

— Ты за это бьёшь мальчишку?

— Не тебе решать. Он провинился и будет наказан.

— Твой конь сильно пострадал в драке?

— Это неважно. Он виноват в произошедшем. Отойди.

— Твой конь слишком сильный и агрессивный, такому мальчику тяжело с ним справиться. Он невиновен в том, что произошло.

— Не тебе решать, кто у меня виновен, а кто — нет, — это было произнесено ровным, чётким голосом с нотками стали. — Отойди.

— Я не позволю тебе его бить.

Глаза Аршада стали бездонно чёрными. По спине Кая пробежал неприятный холодок, но он остался стоять, заслоняя собой плачущего мальчика.

Эти глаза чёрного марка смотрели на него, а потом Шейх развернулся и молча пошёл в сторону дворца. Кай понял, что перегнул палку, и теперь и его судьба такая же неопределенная, как и этого конюха.

На шум пришли Гифар и Максуд. Сейчас они не смотрели ему в глаза, и это ещё раз подтверждало о самых плохих последствиях его поступка.

— Тебе сейчас лучше провести время в библиотеке, — сухо сказал Максуд, проходя мимо него.

Кай так и сделал. Весь оставшийся день он провёл там. Это его отвлекло, и даже в какой-то момент он забыл обо всём и увлёкся чтением. Вечером за ним пришли слуги и повели его в его покои, где затем долго наряжали.

Эти одежды ему не понравились. Это было что-то поприличней ночного варианта, в котором его водили в комнату утех, но, в то же время, чересчур роскошно-прозрачные, с изобилием вышивки, драгоценностей и вычурного блеска страз.

Он молчал, что уж теперь говорить, за содеянное должна быть и расплата. Он не жалел о своём поступке, он так бы поступил и ещё раз, его сейчас волновало наказание за это. А то, что оно будет, он понимал, вспоминая мрак в глазах Аршада. Да и Максуд весь день не появлялся, да и сейчас не смотрит ему в глаза, как будто он кукла, лишь поправляет на нём одежды и осматривает равнодушным взглядом.

Идя по коридору, Максуд поравнялся с ним и очень тихо произнёс:

— Аршад отходчив, попроси у него прощение, скажи, что погорячился и был неправ.

— Неправ он. Он бил ребёнка.

— Я дал тебе совет, ты дорог мне… больше ничего я для тебя сделать не могу. Прости.

Максуд отошёл от него и пошёл вперёд. Кай понимал, что сейчас он узнает о своём наказании.

Его привели в достаточно большую залу, в центре которой стояло небольшое возвышение, на котором сидели музыканты с национальными инструментами и наигрывали народные восточные мелодии. Полукругом от сцены располагались невысокие диванчики с огромным количеством подушек и пушистыми коврами перед ними, на которых стояли невысокие столы с фруктами, сладостями и напитками. Прямо напротив сцены на таком диване возлежал Аршад с кальяном и, полуприкрыв глаза, слушал музыку.

Максуд, взяв Кая под локоть, провёл его через зал на сцену, где, поставив по центру, сам поклонился Шейху и ушёл, сев на один из диванчиков в зале.

Свет был приглушённый, обстановка в восточном стиле. Казалось, что время сейчас перенесло Кая в реальный дворец восточного правителя, ничто не напоминало здесь о современности.

Аршад затянулся кальяном и сквозь полуприкрытые глаза посмотрел на него.

— Пой для меня.

Кай осмотрелся. Кроме Аршада рядом с ним на диванах возлежали Гифар, к ним присоединился и Максуд. Сзади, чуть вдали, стояла стража по всему периметру зала. Тихо сновали слуги, подливая чай и заправляя кальян Шейха. Понятно, что, произнося слова "спеть для него", Аршад всё окружение не считал за людей. Он считал, что здесь один. Но, в целом, это сейчас было неважно. Кай понял, для чего его так разрядили, явно чтобы он опять радовал глаз повелителя.

Музыканты заиграли мелодию, он узнал её и догадался, что сейчас хочет Шейх от него услышать. Решив пока не выделываться, он запел. Это была старинная арабская песня, протяжная и заунывная, как ветер в пустыне, и долгая, такая же, как барханы песка.

Он всегда пел с душой, разве можно петь по-другому? Даже сейчас, забыв обо всём, он проникся этим извечным плачем путника, идущем в пространстве безмолвного песка и ищущего свою любовь, потерянную и оплакиваемую плачем ветра и завыванием песчаных бурь.

Мелодия закончилась, его голос смолк.

— Пой, — прозвучал безразличный голос Шейха.

Музыканты опять заиграли. Кай опять узнал мелодию. Он догадался, что Аршад запомнил те песни, которые перечислял он, разговаривая с ним в библиотеке. Он опять решил не нарываться. И запел. Это тоже была длинная и протяжная песня. Как все песни востока, то с высокими, то с низкими нотками. Он не фальшивил, его голос то взмывал вверх, протяжно тянув звук, то опускался до низких нот. Он понимал, что долго так петь не сможет. Такая нагрузка на связки, да без подготовки. Но он пел. Мелодия смолкла.