Камбэк

Дыхание по треугольнику. Я чередую глубокие, отчаянные вдохи, не обращая внимания на снующих вокруг меня прохожих. Что мне делать?

Подумать об этом позже, когда приду в себя, вот что. Я переставляю ноги одну за другой, пока не начинаю двигаться на автопилоте, ныряя в хорошо знакомые магазины, где покупаю пижаму, нижнее белье и кое-какую повседневную одежду. Впереди выходные, так что мне не нужна свежая одежда для офиса, но, возможно, придется провести в кондоминиуме несколько дней. Я хватаю три рубашки и костюм. Ведь Алекс «угощает».

Когда я складываю покупки в пакет, ко мне возвращается привычная рассудительность. Похоже, я поддалась паническим настроениям Алекса и других. Ничего не случится. Никого не волнует, что какой-то певец был в Торонто, гостил у своей кузины. Уже через день эта история забудется. Просто сейчас все находятся в стрессе и преувеличивают важность происходящего.

Я направляюсь в Manulife Centre[75], где ныряю в фудкорт, покупаю тако и просматриваю свой телефон. Хана знает, что, когда я злюсь, лучше не вступать со мной в переписку. Должно быть, она предупредила об этом и Джихуна, потому что у меня нет никаких сообщений, кроме как от Алекса с просьбой зайти к нему, когда я вернусь.

Я откладываю телефон в сторону. Отсутствие сообщений от Джихуна можно истолковать и так, что он решил не париться по поводу того, что произошло между нами.

Ума не приложу, как относиться ко всему этому, и оттого закипаю еще сильнее. Я знаю, что хотела бы чувствовать: ярость, горечь предательства, весь набор этих жгучих и праведных эмоций, но в то же время… что-то мне мешает. А как бы я поступила на его месте? Сказала бы правду с самого начала? Хочется ответить «да», но, как заметил Джихун, знать, что ты должен что-то сказать, и заставить себя произнести слова – это два совершенно разных зверя.

То же самое относится и к Хане. Я лениво ковыряюсь в разваливающейся лепешке. Может, мы и лучшие подруги, но тут речь идет о семье. Она не могла предугадать будущее, да и не ошиблась, когда подумала, что парень, слоняющийся по дому, не в моем вкусе. Нет, все-таки это вина Джихуна. Из-за него, красавца, весь сыр-бор.

– Ари?

Голос до боли знаком. Я резко оборачиваюсь.

22

Фиби стоит рядом со мной, склонив голову набок.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.

Я киваю на тако, пытаясь казаться невозмутимой. После нашей встречи в баре пластинок я не раз подумывала о том, чтобы написать ей, но не знала, что сказать.

– Ем.

Она окидывает взглядом мексиканское месиво.

– Выглядит неаппетитно.

Я отпихиваю поднос в сторону.

– Так и есть.

– А я покупаю дорогущие угощения для прощального подарка хозяйке. – Она потряхивает коричневым бумажным пакетом, и я слышу перезвон стеклянных банок.

– Уже уезжаешь? – я стараюсь произнести это вежливо, но выходит язвительно.

Надо отдать должное Фиби, она не огрызается в ответ.

– Нет, я нашла квартиру в краткосрочную аренду. Предпочитаю иметь свое жилье. Это в том же районе. – Она ждет моей реакции с минуту, но я так опустошена, что не могу придумать хорошего ответа. Она прищуривается: – Что случилось?

– Ничего.

– Оставайся здесь. Присмотри за моим пакетом. – Она ставит его на соседний стул и исчезает в глубинах фудкорта. С вялым любопытством я перебираю ее покупки. Фиби всегда умела выбирать подарки – в детстве она подарила мне плюшевого кота, которого я так полюбила, что взяла с собой в университет, – и теперь я лишний раз в этом убеждаюсь. Она купила множество изысканных соусов, пасту к ним, маленькую баночку чего-то похожего на маринованный сыр. Хрустящий батон чиабатты завернут в коричневую бумагу и перевязан шпагатом. Мне хочется съесть все это, потому что тако не удовлетворило ничего, кроме простой физиологической потребности в пище.

– Вот. – Она ставит передо мной тарелку с чудовищно пышной выпечкой, посыпанной блестящей сахарной пудрой и начиненной зеленоватым кремом. Я наклоняюсь, чтобы понюхать это великолепие, и чихаю, когда сахарная пудра забивается в нос.

Фиби закатывает глаза:

– Это еда, а не кокаин.

– Заткнись. Что ты себе взяла?

Она с гордостью показывает два круассана.

– С миндалем и с сыром?

Фиби проводит рукой по своей лохматой гриве, после чего складывает оба круассана вместе и откусывает. Я корчу гримасу.

– Миндаль и сыр – классическое сочетание, – говорит она, осыпая стол крошками. – И не пытайся сбить меня с толку. У тебя что-то происходит. Работа?

– Как ни странно, нет.

– Тогда тот парень, Джихун?

Я провожу пальцем по кремовой начинке и облизываю его. Фисташка.

– С чего ты взяла?

– Мне показалось, что между вами что-то было, и ты вся в отца.

– Что это значит «вся в отца»?

Она отщипывает кусочек круассана.

– Разве тебе нравится думать о чувствах, обсуждать их или вообще признавать их наличие?

– У меня есть чувства.

– Я знаю. Хочешь поговорить о них?

– Нет. – На мой ответ Фиби вскидывает брови, и я свирепо смотрю на нее. – Ты надолго упорхнула из моей жизни, и вдруг у тебя появилось желание узнать мои самые сокровенные мысли?

Она краснеет и опускает глаза.

– Прости.