Камень в моей руке

— Мой отец — из древнего и богатого индийского рода. Он пошел наперекор воле отца, нарушил традиции и женился по любви на девушке из простой семьи. Его родные прокляли потомство, которое могло родиться в этом недостойном союзе. Родители бежали на другой конец света, в Англию, но и там не укрылись от проклятья. Мама погибла в ту ночь, когда я появился на свет. Отец возненавидел меня — я напоминал о гибели любимой, о разладе в семье. Как-то он узнал, что его отец тяжело болен. Он бросился к его ногам и вымолил прощение. Перед смертью дед дал ему благословение на новый брак. Разумеется, и для его родни, и для молодой жены мое существование должно было остаться тайной — так я и оказался здесь, в третьем корпусе Шварцвальда. Я понимал, что дни мои сочтены, и был даже рад: я слишком устал стыдиться своего звериного облика. Мог ли я знать, что именно тут обрету настоящих друзей?..

Ночью я ворочался без сна — все думал о профессоре Стрейджлаве. Несмотря на все, что я узнал о нем от Элизы, я никак не мог перебороть первого впечатления: стоило вспомнить его тихий скрипучий голос, костлявые пальцы, хищно перебирающие пробирки, ухмылку, с которой он бросил на меня последний взгляд — как позвоночник сковывало коркой льда. Я стыдился самого себя, но в глубине души затаилось гадливое и тревожное предчувствие. Что же не так? Ну да, он совершенно не похож на супергероя из комиксов, но разве это так уж важно? За месяцы в клинике я разного уже насмотрелся… И вдруг меня осенило. Вагнер! Вот в чем загвоздка: Вагнер, который бы даже глазом не моргнул, если бы перед ним явился сам сатана, боялся его до икоты. Почему?..

Глава XV

Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо…

Аркадий и Борис Стругацкие. «Хищные вещи века»

Спал я плохо. Одолевали кошмары: я бежал по подземелью, спотыкаясь и оскальзываясь, и слышал за своей спиной разгоряченное дыхание Зверя. Я обливался потом, сдирал с лица липкую паутину и продолжал бежать, бежать из последних сил, потому что знал, что стоит мне оглянуться назад — и меня разорвут на мелкие кусочки.

— Эй, приятель, что с тобой? — увидев Ранбира, который участливо склонился надо мной, я чуть не заорал от ужаса. Увидев мое перекошенное от страха лицо, он отпрянул.

— Прости, просто сон дурацкий, — пробормотал я, пытаясь стряхнуть обрывки кошмара, как налипшую на лицо паутину. Интересно, который час? И вообще, утро сейчас или вечер?

— О, проснулся, наконец, — насмешливо протянула Фрида. — Две спящие красавицы на одно подземелье — это уже перебор.

— Лис, иди поешь, каша уже совсем остыла, — позвала Элиза.

Видимо, я действительно долго проспал. Все давно позавтракали и были заняты повседневными делами — Элиза развешивала выстиранную одежду, Бен и Коломбина что-то мастерили из щепочек, то и дело шикая на Лукаса, который пытался засунуть в рот то гвоздь, то камешек. Ранбир рисовал что-то на стене куском угля, а Фрида подметала пол.

Я достал из-за пояса флейту и тихонько подул. Все тут же бросили свои дела и столпились вокруг меня.

— Что же ты молчал, что ты музыкант! — вопила Коломбина, приплясывая вокруг меня.

— И вовсе я никакой не музыкант, просто нравится иногда… подудеть, — хмыкнул я.

— Сыграй нам что-нибудь? — попросила Элиза, присаживаясь рядом. Лукас тут же забрался к ней на колени и притих. Я задумался. А потом заиграл одну мелодию — она была из старого фильма про Гарри Поттера — еще той, первой, классической экранизации. Она звучала, когда рассказывалось о том, как стражи Азкабана, дементоры, по капле высасывали из заключенных всю радость жизни, память о счастливых и солнечных днях. Каждый раз, когда я слышал эту простую мелодию, я представлял, как в крошечное зарешеченное окно темницы влетает пожухлый лист, а спустя мгновение, вновь взмывает в серое небо. Грязный изможденный узник провожает его тоскливым взглядом, и в его глазах вспыхивает огонек надежды.

Коломбина скуксилась, а потом разревелась, судорожно всхлипывая и размазывая слезы грязными кулаками.

— Милая, что случилось? — обняла ее Элиза. Но малышка лишь еще громче заголосила.

— Музыка… У мамы… был номер… Она летала… под самым куполом… Белая, как ангел, — наконец, выдавила она. — Я хочу домой! — И она снова зарыдала. Глядя на нее, сиротливо захлюпал носом Лукас, шумно засопел Бен.

— Да ты действительно прирожденный музыкант, — фыркнула Фрида. — Даже мне не удавалось испортить настроение всем сразу.

Я засунул флейту за пояс и мысленно поклялся себе, что не достану ее даже под страхом смертной казни. На душе была беспросветная тоска. Ранбир положил мне на плечо косматую руку.

— Ты играл потрясающе. Просто каждый вспомнил о чем-то дорогом и навсегда утраченном.

— Но почему бы не попытаться устроить побег?!

— Побег? Из подземелья Шварцвальда?! — вытаращила глаза Фрида. — Кажется, у тебя проблемы не только со зрением. Тебе бы голову подлечить.

— Это невозможно, — покачал головой Ранбир.