Она помолчала и уже бодрым голосом добавила:
— Так что всерьез меня не принимай, а думай как о сексуальной партнерше. В этом качестве я еще, наверное, тебе пригожусь.
Я тут же начал ее расхваливать именно «в этом качестве», и по сути очень серьезный разговор превратился в пустопорожнюю болтовню. А Ольга, конечно, ждала от меня других слов, слов поддержки, объяснения в любви, обещания жениться… Я ведь думал об этом и не сказал. И теперь ругал себя последними словами. Как мы все крепки задним умом.
С наступлением темноты мне стало не по себе, хоть я и заключил землянку в круг. Казалось, меня рассматривают тысячи глаз. Я лежал, прислушиваясь к малейшему шороху, но кроме надоедливого гудения комаров, барражировавших надо мной и время от времени впивающихся в меня, чтобы подзаправиться топливом, больше ничего не услышал. И, успокоившись, начал уже засыпать, как началось знакомое жжение ноги. Я вскочил, забыв, что лежу в спальном мешке, и завалился на земляной пол. И принялся лихорадочно из мешка выбираться, словно от этого зависела моя жизнь… Освободившись, я сел на лавку, прикрывшись спальником, и начал читать молитву: «Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое…»
Я чувствовал, Оно рядом, и уставился в пол, скованный ужасом. Я не был уверен, что начертанный круг и в самом деле является для Оно непроходимым препятствием. Круг я делал уже в сумерках, и теперь возникло сомнение, а везде ли четкую я провел черту, не пропустил ли где сантиметров пять-десять и не станет ли это лазейкой для проникновения Оно. «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли», — сначала шепотом, а потом уже во весь голос повторял я молитву…
Человеки могут бесконечно спорить о существовании Бога, но в минуту смертельной опасности или болезни близких будут всегда просить помощи у Всевышнего. Чтобы потом снова сомневаться и спорить, не ходить в церковь. И забывать молиться.
«Осада» закончилась под утро, я это сразу почувствовал, воздух стал как бы разреженнее, легче задышалось, исчезло стеснение в груди. Прекратилось и жжение ноги. И в это же самое время я услышал шум работающих двигателей. По тому, как он начал стихать, а затем заглох, можно было предположить — пришла «Заря». И, возможно, Оно покинуло меня ради знакомства с вновь прибывшими.
Я оделся и лег поверх спальника, но уснуть не смог, хоть и закрылся с головой плащом, спасаясь от гнуса. Интересно, но пока Оно находилось рядом, я совершенно не замечал комаров и даже не чувствовал их укусов. Зато сейчас чесалось все тело.
Я завтракал, доедая вермишелевый суп и подкидывая кусочки хлеба бурундукам, когда с реки вновь раздался шум работающих двигателей, он то стихал, то нарастал — «Заря» отошла от берега и маневрировала, разворачиваясь, собираясь тронуться в обратный путь. Пора было двигать и мне. Перед уходом пришлось вежливо попросить из землянки бурундука с рваным ухом. С собой взял термос с кипятком, пакет лапши, пакетики с кофе, хлеб, сунул в карман шоколадку.
Невидимый в зарослях тальника, я беспрепятственно прошел к трем соснам и начал наблюдение.
Кукаревцы перетаскивали скарб с берега в центр деревни, к месту, где раньше располагался сельсовет. Не занимались транспортировкой лишь два человека. Я глянул в прицел — у стелы стояли Кукарев и… Сергеев. Значит, Сергеев, вернее, его начальство согласилось «объединить усилия по раскопке». Пожалуй, для меня это даже к лучшему, все-таки знакомое лицо, ясно, кому я буду ассистировать. Я стал рассматривать остальных, у Валеры растерянный вид, таскал он вместе со всеми, хотя проводники всегда были на особом положении. Но это знал я, так как мечтал о путешествиях, а бухгалтеру Валере даже в голову не приходило, что он будет когда-нибудь участвовать в поисках клада. Хотя, пожалуй, про клад знают только Кукарев и Сергеев. Было еще девять крепких на вид ребят, стриженных наголо, лишь один, с виду кавказец, отличался длинными до плеч черными волосами. Я тут же окрестил его чеченом. И уже хотел опустить прицел, как в повернувшемся ко мне лицом братке узнал Никифорова. Никифорову я был удивлен больше, чем появлению Сергеева. Присутствие второго понятно, но вот как бывшего баптиста занесло к Кукареву? И зачем они искали проводника, если Никифоров из Жердяевки? Может, забыл, где жили Балаевы? Мне сразу вспомнился разговор с ним в кафе, его слова о свободе личности, о колее, в которую нас загоняют еще в детстве, что личность полностью не может раскрыться ни при социализме, ни при капитализме, где механическая организация жизни вступает в конфликт с естественными жизненными ощущениями (я так и не понял, его это слова или он кого-то цитировал), и потому путь к истинной свободе труден, доступен не всем, а только избранным. И вот после таких высказываний прийти к Кукареву? Невольно подумалось, не судьба человеком, а человек играет своей судьбой.