Каменка

И онъ сталъ читать почти конченный трудъ, о которомъ въ союз было столько говору и ожиданій. Введеніе, распредленіе страны на области, округи, волости, на русскихъ и подвластныя племена, статьи о правахъ гражданства и о свобод крестьянъ текли плавно и легко. Мишель слушалъ съ напряженіемъ, хотя вскор былъ нсколько утомленъ. — «Однообразное и длинное чтеніе», — подумалъ онъ: «но предметъ первой важности, глубокій, хотя по невол сухой». Онъ не безъ удивленія и съ нкоторымъ ужасомъ замтилъ, что все-кто изъ слушателей морщился, какъ бы заглушая звокъ, а иные даже усиленно мигали, стараясь отогнать непрошенную дремоту. «Такое дло, — цлый подвигъ» — мыслилъ Мишель: а мы относимся такъ легко……

Чтеніе обширнаго, политико-юридическаго трактата было кончено. Его составитель попросилъ высказаться о своемъ многолтнемъ труд и, на два-три замчанія, перебивъ другихъ, заговорилъ самъ.

— Я никому въ жизни не желалъ зла, — сказалъ, между прочимъ, Пестель: ни къ кому не питалъ ненависти и ни съ кмъ не былъ жестокъ…. Я бы желалъ, чтобы мои мысли привились мирно къ каждому, чтобъ он были приняты добровольно и безъ потрясеній. Вы, добрые товарищи, помогите мн въ томъ….

«И какъ это ясно и просто!» разсуждалъ Мишель, понявъ то неотразимое и сильное вліяніе, какимъ Пестель пользовался въ сред союза. Умно и дльно, по его мннію, говорили относительно прочитаннаго Юшневскій и Муравьевъ, Волконскій, Барятинскій и Басаргинъ. Но даръ слова блюстителя южнаго союза былъ выше всхъ. Пестель перешелъ къ обсужденію тогдашняго положенія Россіи.

— Мы не ищемъ потрясеній, — говорилъ тогда Пестель: наше стремленіе исподоволь подготовить, воспитать, своимъ примромъ пересоздать общество…. Становясь на разныя поприща, будемъ лучшими, надежными людьми и вызовемъ къ длу такихъ же, другихъ….

Любуясь его голосомъ, смлымъ и яснымъ изложеніемъ задушевныхъ мыслей, Мишель невольно тогда вспоминалъ отзывы товарищей о суровомъ, почти отшельническомъ образ жизни Пестеля, о его богатой, классической библіотек, о заваленномъ бумагами и книгами рабочемъ стол и о его упорномъ, безпрерывномъ труд. И ему становилось понятно, почему сухой, положительный и степенный Пестель врилъ въ свои, казалось, неосуществимые выводы и мечты, какъ въ строго-доказанную, математическую истину.

— Мы воздухъ, нервы народа! выразился, между прочимъ, Пестель.

— Свточи! — съ жаромъ прибавилъ Юшневскій: насъ оцнятъ, особенно, Павелъ Ивановичъ, васъ….

Одно поражало Мишеля. Нкоторые изъ сочленовъ въ глаза Пестелю говорили одно пріятное, согласное съ его мнніями, и рдко ему противорчили, а въ его отсутствіи не только оспаривали его философскіе, казалось, неопровержимые доводы, но говорили о немъ съ нерасположеніемъ, порочили его мры и тайкомъ издвались надъ нимъ. Отъ него, какъ, напримръ, на московскомъ създ, даже просто хотли избавиться. По слухамъ, и Пушкинъ отзывался о Пестел не-ладно. — «Не нравится мн этотъ сухой, философскій умъ,» — будто бы онъ сказалъ про него: «и я бы съ нимъ не сошелся никогда; умомъ я тоже матеріалистъ, но сердце противъ него….»

Самый проектъ уравненія крестьянъ съ прочими гражданами, составленный Пестелемъ, многіе изъ членовъ общества, особенно титулованные богачи, находили разорительнымъ для страны и невозможнымъ.

— Такъ быстро! это нелпость! по крайней мр, десять или двнадцать лтъ переходной барщины! — говорили нкоторые, забывъ, что по этому предмету повторяли мнніе динабургскихъ дворянъ, одобрявшееся, по слухамъ, тмъ же, ненавистнымъ имъ, Аракчеевымъ.

Даже силу вліянія Пестеля на нкоторыхъ изъ членовъ союза, въ томъ числ на близкаго ему Сергя Муравьева-Апостола, въ сред союза объясняли постороннею причиной, а именно месмеризмомъ. Какъ многіе тогда, волтерьянецъ и энциклопедистъ, Муравьевъ былъ, по словамъ нкоторыхъ, не чуждъ мистическихъ увлеченій. Онъ, между прочимъ, врилъ в какую-то модную гадальщицу, близкую кругу Татариновой, которая ему предсказала «высокую будущность». Поклонникъ Канта и Руссо, Пестель въ глубин души былъ также мистикомъ и, несмотря на свой матеріализмъ, не въ шутку считалъ себя одареннымъ силой месмеризма. Онъ допускалъ сродство душъ и ясновидніе и, подъ глубокой тайной, въ домашнемъ кругу, занимался магнетизированіемъ двухъ-трехъ изъ близкихъ друзей, въ томъ числ Муравьева. На этихъ усыпленіяхъ, по слухамъ, онъ проврялъ важнйшія изъ предположенныхъ мръ и будто бы узнавалъ чрезвычайныя указанія о будущемъ.

Мишель наконецъ услышалъ о своемъ предсдател и такое выраженіе одного сочлена: «Нашъ вождь — невозможный самолюбецъ и деспотъ…. онъ ищетъ покорныхъ сеидовъ, слугъ, а не преданныхъ друзей.»

«Зависть, соперничество» — мыслилъ Мишель, разбирая въ ум мннія товарищей: «увы! недоброжелательство вкрадывается и въ нашу возвышенную среду…. Что за причина? Павелъ Ивановичъ первый ясно и твердо опредлилъ нашу сокровенную, высокую цль и, кажется, неуклонно къ ней ведетъ. Все должно объясниться. Въ Каменк назначены създы южныхъ управъ. Тамъ все узнаю….»

* * *

Мишель постилъ Каменку.