Каменное зеркало

Штернберг пальнул из карабина в воздух. На выстрел волк обратил внимания не больше, чем генерал, ведущий армию в наступление. Происходило нечто уже совершенно противоестественное.

– Чёрт, – Штернберг уронил чемодан, оттолкнул Рихтера и прицелился. Вновь грохнул выстрел. Мимо. Второй выстрел Штернберг сделал почти в упор.

В следующее мгновение взбесившаяся зверюга длинным прыжком швырнула себя точно между ними, Штернберг только успел отгородиться карабином, как палкой, когда волк, вблизи оказавшийся ненормально огромным, сшиб его с ног мощным скачком. Падая, Штернберг увидел перед собой оскаленную пасть, полную сахарно-белых зубов в тягучей прозрачной слюне, и больше уже не видел ничего, потому что кувырком покатился в овраг, потеряв в яростно хлеставших его кустах карабин и фуражку, и только каким-то чудом не выколол себе глаза о ветки и не свернул шею.

Ругаясь и отплёвываясь, он выбрался из заснеженной кучи прелых листьев, поправил очки, потрогал саднящую царапину на скуле и, окончательно придя в себя, схватился за кобуру, дико озираясь по сторонам. Волка нигде поблизости видно не было. В овраг тяжело сползала вязкая тишина, вызывавшая самые скверные подозрения о том, что могло произойти там, наверху, с нелепым солдатом.

– Рихтер! – загорланил он, размахивая пистолетом. – Рихтер, отзовись! Хайнц!!! Сопляк чёртов, только попробуй сдохни!

В горле что-то болезненно оборвалось, и Штернберг яростно закашлялся, пятернёй придерживая очки. На краю оврага не было заметно ни малейшего движения. Снежная тишина рушилась сквозь редкую сеть сосновых ветвей с глухого неба.

– С-санкта-Мария… В бога и в фюрера… Святую деву через всю дивизию… – тщетно пошарив по снегу в поисках карабина, Штернберг полез по почти отвесному склону, сжимая в одной руке пистолет, а другой цепляясь за ветви кустов.

Выбравшись наверх, он понял, что оказался на другой стороне оврага. Он так боялся увидеть на противоположном краю пятна крови и безжизненное тело, и невольно у него вырвался стон облегчения, когда он заметил цепочку человеческих следов, уходивших вверх по склону. Значит, мальчишка всё-таки успел убежать… При этом глаз нигде не различал волчьих следов. Штернберг впечатал в переносицу очки и сощурился. Ни черта похожего на звериные следы.

И тут он вновь увидел волка. Серебристый зверь появился откуда-то незаметно, словно нарисовался остро заточенным грифелем на мятом листе истоптанного снега. Волк злобно ощерился, развернув в сторону Штернберга треугольные уши.

– Гад, сам напросился, – пробормотал Штернберг, беря зверя на мушку. – Ну и подыхай, раз ты такая скотина.

Упругое сопротивление спускового крючка сорвалось в выстрел, оружие толкнулось в руку. Волк не шелохнулся. Прямо за ним пуля чиркнула по сосновому стволу, выбив брызги трухи.

– Вот оно что, – прошептал Штернберг, холодеющей рукой заталкивая «парабеллум» в кобуру. О пистолете можно было забыть. У зверя не было ауры, он не оставлял следов, его не пугали выстрелы, пули пролетали сквозь него, не причиняя никакого вреда.

В легендах о Зонненштайне говорится, что капище охраняют два чёрных волка. А волк только один. И к тому же белый, как снег.

– Отчего ты, тварь, раньше-то не показывался? – заговорил Штернберг, туго заводя себе пружину нервов злобой, чтобы заглушить страх. – И зачем сейчас припёрся? Ведь дело уже почти завершено.

Волк издевательски скалился.

– Ты, псина драная, похоже, не понимаешь, с кем связываешься, – продолжал накручивать себя Штернберг. Бешенство было сейчас его силой, эта сила покалывала в пальцах напряжённо вытянутой вперёд руки, стекаясь в невидимый жгучий шар, в плотный сгусток злобы, энергетический снаряд – который, вырвавшись на свободу, нанесёт по этой твари, кем бы она ни была, удар такой мощности, что эта дрянь уже и не поднимется…

Волк внезапно стронулся с места и почти без разбега перемахнул через овраг.

Не отводя от зверя взгляда, Штернберг махнул рукой, будто швырнул гранату. Энергетический удар на мгновение словно вынул из него душу, задействуя все силы его существа. Отражению атака из-за своей избыточной мощи не подлежала в принципе – но всё же каким-то образом была отражена. Как?.. Это было последнее, о чём успел подумать Штернберг, когда его же собственный энергетический удар швырнул его об землю, и небо взорвалось густой кровавой пеной, чёрные сосны склонились шатром и сознание разнесло на клочья боли, далеко разлетевшиеся по бездне абсолютного ничто.

* * *

В лицо ему тихо падал снег.

– Г-господи, – Штернберг с трудом расклеил губы. Лицо щекотали лёгкие холодные поцелуи снежных хлопьев, торжественной толпой двигавшихся из бесконечной вышины, отчего казалось, что само небо движется навстречу. Он навзничь лежал в снегу.

– С-санкта-Ма… – не договорив, Штернберг чихнул, уделав кровавыми брызгами воротник шинели.

– …и двадцать тысяч арийских шлюх, – внятно закончил он, вытирая подбородок. Руки были на месте, ноги тоже. Боль сковывала всё тело, но её природа была понятна: последствия энергетического удара. Как из него дух-то не вышибло.