Каменные часы

— Вам лично Никифор просил передать приказ… — Катерина помедлила, сделав паузу, и добавила с ненавистью: — В течение трех дней привести приговор в исполнение по Тялте-Гулю, убрать этого выродка!

Предатель понимающе кивнул. Лицо его посерело. Кожа на лбу сразу треснула от глубоких морщин, залоснилась от пота.

— Сделаем, — сказал он хрипло, — завтра же шлепнем эту паскуду в полицейском участке, — кривыми, безобразными пальцами Тялтя вцепился в крышку стола, но самообладания не потерял.

Катерина встала. Важно было избавиться от слежки. И она сказала:

— Я сегодня у вас переночую.

— Конечно. Конечно, — заторопился Тялтя, — надо только прийти перед комендантским часом, — он проявлял трогательную заботу о партизанской связной, — буду ждать.

— Я постучу в окно за углом.

— Не забудьте про комендантский час, — кинулся из-за стола провожать к порогу Тялтя, — фашисты совсем осатанели.

Нет, ее никто не задержал, когда она спустилась с крыльца и пошла по улице. Никто не преследовал. Зеленая ей была дорога на пятнадцать минут, оставшихся до взрыва.

И все равно она добралась до развалин водокачки. Здесь уж сам черт не смог бы ее отыскать. Однако приказ Никифора остался невыполненным. Некому закладывать мину под казарму с солдатней. Подполье разгромлено. Сожжено на чудовищных кострах.

От развалин водокачки к лесу вела обвалившаяся траншея. Катерина спрыгнула в нее и услышала сильный взрыв. Хорошие мины научился делать глухой летчик. В селе поднялась беспорядочная стрельба. Нет больше проваленной явки, подумала Катерина, нашел себе могилу и предатель.

…В деревню она шла всю ночь. В кромешной мгле преодолела двадцать с лишним километров по лесу. Никифор при встрече как-то сказал, что скоро немцев партизаны вышибут из целого района и восстановят Советскую власть повсюду. Копились большие силы для решительного удара. Поэтому Катерина не ушла к Никифору — именно сейчас среди оккупантов нужны свои уши и глаза. Партизанская разведка понесла невосполнимые потери.

Катерина знала: уже состоялось заседание подпольного райкома партии и готовилась конференция коммунистов после освобождения района.

В прошлый раз она говорила об этом с Ваней Ковровым. Теперь Вани нет, а многие нити держал он в своих руках и умел незаметно успокоить и дать посильное дело.

Катерина очнулась от своих мыслей.

Тихо гудели машины. Звук приближался. Она насторожилась. Откуда взяться машинам, если дальнее шоссе обходит за многие версты деревню стороной. И догадалась: идут проселком сюда. Сразу подхватилась и бросилась глухой тропой в деревню, потом кинулась к болоту, где на сухом острове в землянке жил глухой летчик и еще один оружейник, старый кузнец Ивашов.

Закружилась на месте.

Слезы отчаянья выступили на глазах. Машины слышались уже совсем близко. Подкралась к проселку. И ждать пришлось недолго. Показались броневик и следом шесть грузовых машин, до отказа набитых оголтелой гитлеровской солдатней. Замыкала колонну самоходка.

Вот когда пригодилась бы мина, спохватилась Катерина. Беспрепятственно зверье покатило на беззащитную деревню.

4

Старая Катерина не отрывала взгляда от каменной страницы обелиска. Каждую фамилию своих сельчан она помнила. За каждой для нее стоял кремневый русский человек, а звонкий голос Аграфены эхо носило по лесу, лишь деревья начинали перешептываться, глухо стонать, роняя высохшие ветви.

Совсем окутала землю ночная мгла, засветились звезды, и взошла красная луна, и свет от нее лился серебристый и, не имея своей обычной силы, растворялся во тьме и удерживался только на вершинах деревьев, оседал на них легкой звонкой пыльцой.

Старая не помнила, когда на пожарище появился глухой летчик и с ним кузнец Ивашов. Дымилась еще земля, потрескивали и шипели раскаленные угли, покрывались серым горячим пеплом, и она, Катерина, немая и оглохшая, стояла на коленях рядом с самым большим домом на деревне, в котором сожгли всех женщин, стариков и детей. Не чувствовала ни дыма, ни огня, уткнулась лицом в обугленную землю.

Была без памяти.

Очнулась уже в горнице Аграфены. Лежала на широкой вдовьей постели под лоскутным цветным одеялом. За столом глыбой замерла огромная фигура кузнеца. Попискивали мыши, летал вокруг керосиновой лампы фиолетовый мотылек, щелкали ходики.

На табуретке у изголовья кровати стояла алюминиевая кружка. Катерина потянулась попить и опрокинула ее. Ивашов встал и подошел к ней, погладил по голове. Рука его тряслась, вздрагивала, и он не мог справиться с собой.

Потом уже она узнала, что провалялась почти восемь дней, криком кричала жалобно в беспамятстве, рвалась все на пепелище. В несколько часов превратилась в старуху, не шли целый месяц отнявшиеся ноги, глаза не могли выносить света.

Ивашов выхаживал ее, словно малого ребенка, а сам ведь согнулся, высох, одни глаза жили еще на черном лице, которое было теперь всегда неподвижно, как древесная старая кора.

Сравнялись они тогда по возрасту. Ровесницей стала Катерина согнутому кузнецу, а затем даже старше на целый век, что предстояло ей еще прожить.

Нескончаемо зарядили дожди.